Письма к утраченной - [3]

Черт! Она вломилась в чужой дом. Необитаемый и запущенный, но все-таки чужой. Это серьезно. Это не пакет чипсов стырить в киоске с единственной целью: чтобы тебя не обзывали побирушкой за то, что ешь бесплатные школьные обеды. Нет, вломиться в чужой дом – это преступление из принципиально иной категории.

Зато Джесс удалось сбежать. Она не вернется в квартиру над «Слоном и ладьей», которую делила с Доджем. Она больше не будет терпеть приступы похоти, которые обуревали Доджа после того, как он целый вечер, накачиваясь пивом, пялился на Джесс, им же и наряженную как шлюха, поющую в пабе. Ни нынче вечером, ни завтра, никогда больше она не будет ублажать Доджа. А первым делом, как только заживет нога, Джесс пойдет в секонд-хенд и купит себе приличную одежду. Приличную и теплую. Такую, которая закрывает тело, а не выставляет его напоказ, точно в витрине магазина сниженных цен – мол, налетай, подешевело.

Вся дрожа, она легла навзничь, ногу закинула на спинку дивана, обложилась подушками, которые пропахли сигаретным дымом. Интересно, где сейчас Додж? Бросил поиски, вернулся в квартиру, сидит и ждет, уверенный, что Джесс рано или поздно сама приползет на брюхе? Потому что она в нем нуждается, как он ей внушал; нуждается в его связях, в его умении договариваться и в его деньгах. Потому что без него она кто? Никто. Провинциалка с северным выговором. Что же до голоса, таким обладают тысячи начинающих певичек. И если бы не он, Додж, этот голос вообще бы никто никогда не услышал.

Она стянула с диванной спинки покрывало, закуталась. Тело отяжелело. Внезапно Джесс поняла, что ей совершенно все равно, где Додж. В первый раз за полгода его планы, ощущения и потребности не имели к ней никакого отношения.

Незнакомый дом поглотил ее, заворожил безмолвием. Город шумел где-то далеко-далеко, звуки моторов с мокрых улиц умалились до едва слышных вздохов, стали походить на шорох океанских волн. Джесс смотрела на тени, смотрела – и вдруг начала напевать почти шепотом, чтобы не спугнуть тишину. Мелодия была не из тех, что она совсем недавно исполняла в пабе; мелодия была из прошлого. Колыбельная, которой бабуля убаюкивала маленькую Джесс. Слова позабылись, зато ноты гладили Джесс, как, бывало, бабуля гладила – по спине, по голове, – и скоро Джесс уже не чувствовала себя такой одинокой.

Когда она проснулась, сквозь тонкие шторы проникал свет; кусок неба, видный в проеме, был словно обесцвечен отбеливателем. Джесс повернулась на диване и чуть не вскрикнула. Казалось, некто только и ждал, чтобы она сделала хоть какое-то движение, и, дождавшись, саданул по ноге кузнечным молотом. Джесс замерла, стала, в свою очередь, ждать, пока схлынет волна боли.

За стеной слышались шумы: интервью по радио сменилось музыкой, на соседнем крыльце раздался топот. Джесс села; стиснув зубы, опустила ногу на пол. В промозглой ванной, взгромоздившись на ледяной унитаз, стащила изорванные колготки и осмотрела лодыжку. Не узнала ее: лодыжка отекла и посинела под слоем вчерашней грязи.

Такой модной новинки, как душ, в ванной не было – только глубокая чугунная ванна с заржавленным краном и раковина в углу. Над раковиной помещался шкафчик с зеркальными дверцами. Джесс открыла его, надеясь найти что-нибудь полезное – гель от ушибов или эластичный бинт. Но полочки были заставлены пузырьками и коробочками, более уместными в музее. Блеклые этикетки заявляли о лекарствах прошлой эпохи: «Молочко магнезии», «Каолин», «Микстура от кашля». Среди лекарств на нижней полке обнаружилась помада в золоченом футляре.

Джесс взяла ее, подержала в пальцах, прежде чем снять колпачок и повернуть основание футляра. Помада была красная. Яркий, динамичный алый. Цвет маков, почтовых ящиков и губ кинодив середины прошлого века. Выемка на верхушке алой трубочки, наверное, много сказала бы специалисту о форме рта женщины, что обитала в этом доме. Джесс попыталась представить хозяйку золоченого тюбика и всего дома. Вот она, хозяйка, стоит в ванной (черно-белый плиточный пол, на стенах лепнина). Она уже старая, но, не помня о старости или в пику ей, отчаянно мажет губы алой помадой только для того, чтобы пройтись по магазинам или скоротать вечерок у соседки за игрой в лото. Волна восхищения и любопытства захлестнула Джесс.

Пожелтевший эластичный бинт обнаружился на верхней полке. Джесс взяла моток и упаковку аспирина, проковыляла на кухню. Сняла с крючка чайную чашку, налила воды, бросила в воду две шипучие таблетки. Дожидаясь, пока таблетки растворятся, Джесс оглядывалась по сторонам. В скудном утреннем свете дом предстал совсем заброшенным. И все-таки в расположении жестяных банок с надписями «ЧАЙ», «РИС» и «САХАР», в многочисленных царапинах на разделочной доске, в подпалинах на кухонных рукавицах, висевших над плитой, Джесс уловила то, что принято называть духом домашнего очага. Чашка в ее руке была зеленого цвета с радужным отливом, какой оставляют в лужах капли бензина. Джесс таких раньше не видела. Она даже потерла чашку пальцем, но отлив не исчез. Что за прелестная вещь, думала Джесс, что за славное место. Какой контраст с квартирой над «Слоном и ладьей», где кухня изобилует захватанными, недомытыми фаянсовыми кружками.