Письма к утраченной - [106]

Стелла вошла в шумный переполненный зал. Чай нынче разливает Ада, от пара она раскраснелась, папильоточные кудри развились и висят сосульками. Марджори, крайне довольная собой, стоит на раздаче сконов.

Чарлз сидел в жюри, за столом возле подиума. Втащить в зал коляску было делом заведомо безнадежным, вдобавок Дэйзи стала засыпать. Чтобы не тревожить ее, Стелла оставила коляску в вестибюле.

– Вот и ты, дорогая! – произнес Чарлз тоном, который приберегал для общения с женой при пастве. – А я сижу и думаю: куда-то мои девочки запропастились? Где Дэйзи? По-моему, пора сделать ее первый портрет. Что скажешь, дорогая?

Вопреки многолетней традиции, решено было отказаться от конкурса маскарадных костюмов. Сцену стилизовали под фотостудию: на заднем плане повесили афишу к фильму «Что бы ни случилось»[30]. Желающие сфотографироваться располагались на фоне нарисованного парохода. Снимал Фред Коллинз. Все удовольствие – шесть пенсов.

– Дэйзи как раз начала дремать, – равнодушно ответила Стелла.

– Принеси ее, дорогая, пока она еще не заснула.

Скрипя зубами, Стелла пошла назад, в вестибюль, сквозь толпу, и вынула дочь из коляски. Чарлз уже был на сцене, когда она вернулась.

– Садитесь здесь, миссис Торн! – Фред Коллинз указал на единственный стул. – А девочку вот так возьмите, повыше, чтобы личико было видно…

Стелла позволила себя усадить, сделать деталью трогательного семейного портрета. Подумала вскользь: «Интересно, я вспомню, как нужно улыбаться?»

– Пожалуй, я встану с другой стороны, – сказал Чарлз. – Чтобы пустой рукав не бросался в глаза.

– Вы совершенно правы, преподобный Торн.

Фред Коллинз изогнулся за фотоаппаратом, припал к видоискателю.

– Нет, миссис Торн, вы оставайтесь на месте. Выше голову, смотрите на вашего супруга. Вот так…

Поднимая взгляд на Чарлза, Стелла заметила в дверях некую фигуру. Высокий мужчина. В военной форме. Плечи так широки, что едва вписываются в дверной проем. Стройные бедра, длинные ноги, совсем как у…

Нет.

Она вскочила.

– Не может быть…

– Дорогая… дорогая, оставайся на месте… Слышишь?

Кожа коричневая от загара, щеки запали, резко выделяются скулы. Под глазами темные круги. Он смотрит на нее, и во взгляде – отчаяние, тоска и горечь, и больше никаких сомнений.

Мозг упрямо повторял: «Этого не может быть», но тело ликовало каждой клеточкой.

– Дэн.

Поведение Стеллы не осталось незамеченным. Люди начали оглядываться на парня в слишком просторной, не по размеру, американской военной форме – но Стелла никого не видела, кроме Дэна. Кровь прихлынула к вискам. Стелла не могла отвести взгляд; боялась моргнуть, спугнуть видение.

– Дорогая, что происходит?

В голосе мужа звенел лед. Шагнув со своего места, он заступил Стелле дорогу, закрыл от нее Дэна. Стеллу вдруг потрясла тишина, не нарушаемая даже шепотками. Чарлз побагровел, только губы побелели.

– Ты знаешь этого человека?

– Да, – прошептала Стелла и попятилась. – Да, знаю.

И, все еще с Дэйзи на руках, почти скатилась со ступенек сцены. Перед ней расступились, ее провожали ошеломленными взглядами.

Ада чуть чашку с чаем не уронила.

– Персики! – шепнула она Марджори. – Это тот самый американец, который привез персики. В прошлом году, помните? То-то я смотрю – лицо знакомое.

Собственное лицо Ады стало каменным.

– Кто бы мог подумать? Бедняга преподобный. Не ожидала я такого от миссис Торн. Считала ее приличной женщиной. Выходит, она продалась янки за консервы.

Ребенок.

Боже Милосердный, у нее ребенок. Дэну казалось, что проглотил солнце, оно застряло в горле и жжет.

Вот уже несколько суток на сон удавалось урвать считаные минуты, и разум начал подводить. Реальность дробилась, складывать осколки было нелегко. Дэн лишь вчера ступил на английскую землю, последние сутки провел в разведуправлении, на допросе. Помурыжили его знатно. Правда, пустили в душ и снабдили новой формой, однако поспать не дали совсем. Мысль о сне не отпускала, но потребность видеть Стеллу пересилила все остальные потребности.

И вот Стелла идет к нему, и он едва замечает скопление народа в церкви, шепотки и подозрительные взгляды. Что ему до них! Он ждал этого момента. Жил ради него. Мечтал обнять Стеллу, зацеловать до умопомрачения – но вместо этого только стиснул ее руку. Зато их глаза встретились, и остальной мир перестал существовать.

– Пойдем, – сказал Дэн.

И они пошли, торопливо, не разжимая рук, сцепленных до боли в суставах. Как хороша эта боль. Едва они оказались на воздухе, хлынул ливень, и Дэна охватило желание – такое естественное! – укрыть, защитить беспомощное существо, прильнувшее к плечу Стеллы, слегка дрыгающее крохотными ножками в розовых пинетках. Розовый цвет – значит, девочка? Сердце зашлось от нежности. Какая разница – девочка, мальчик, слоненок или мышонок?

Дэн отер дождевые капли с лица, распахнул китель, пытаясь спрятать под крылом и Стеллу, и дитя. От ее близости голова кружилась. Почти бегом они пересекли дорогу, одновременно толкнули незапертую дверь приходского дома.

Внутри было сумрачно и зябко. В полутьме они смотрели друг на друга целую бесконечную секунду, потом Стелла, издав слабый крик, прильнула к нему. Он обнимал обоих, Стеллу и малышку, и сердце еще сильнее забилось о ребра, когда их губы встретились. Новый запах, не тот, что был у прежней Стеллы; женский, молочный. Зато вкус ее губ совсем не изменился. Господи, как же Дэн истосковался по этим губам. Как истосковался по Стелле. Он гладил ее влажные волосы, гладил щеки, трогал губы, целуя шею и веки. Таял от любви. Через минуту нахлынуло желание. Дэн отстранился прежде, чем оно стало нестерпимым, осторожно коснулся губами шелковистой детской головки.