Письма к сыну - [55]

L (Располагающие к себе манеры – источник приязни)

Лондон, 28 февраля ст. ст. 1751 г.

Милый друг!

Non amo te, Sabidi, nес possum dicere quare,

Hoc tantum possum dicere, non amo te.[179]

Эта эпиграмма Марциала[180] смутила очень многих; люди не могут понять, как это можно не любить кого-то и не знать, почему не любишь. Мне кажется, я хорошо понимаю, что этим хотел сказать Марциал, хотя сама форма эпиграммы, которая непременно должна быть короткой, не позволяла ему разъяснить свою мысль полнее. Думаю, что означает она вот что: «О, Сабидий, ты очень хороший и достойный человек, ты наделен множеством замечательных качеств, ты очень учен; я уважаю тебя, почитаю, но, как бы ни старался, полюбить тебя все равно не могу, хоть, собственно говоря, и не очень-то знаю почему. Ты не aimable[181]; у тебя нет располагающих к себе манер, подкупающей предупредительности, умения себя держать и очарования, которые совершенно необходимы для того, чтобы понравиться, но определить которые невозможно. Я не могу сказать, что именно мешает мне тебя полюбить: здесь играет роль не что-то одно, а все, вместе взятое. А в целом ты не принадлежишь к числу людей приятных».

Сколько раз мне случалось в жизни попадать в такое положение: у меня было немало знакомых, которых я уважал и чтил, но полюбить никогда не мог! Я не знал, почему это так бывало, потому что, когда человек молод, он не дает себе труда разобраться в своих чувствах и отыскать их истоки. Но дальнейшие наблюдения и размышления разъяснили мне причину этого. Есть, например, человек, чей нравственный облик, глубокие знания и большой талант я признаю, восхищаюсь им и его уважаю. И, однако, я настолько неспособен его полюбить, что от одного его присутствия меня прямо-таки коробит. Сложен он так, хоть это никакой не калека, как будто из него хотели сделать позорище или посмешище человеческого рода. Ноги и руки никогда не находятся в том положении, какое должны были бы занимать в соответствии с положением всего тела, но все время совершают какие-то действия, враждебные грациям. То, что он силится выпить, попадает куда угодно, только не к нему в горло; начав разрезать мясо, он непременно его искромсает. Не вникающий в жизнь общества, он все делает не ко времени и не к месту. Он вступает в горячий спор, не задумываясь над тем, кто его собеседник; ему все равно, какого звания, положения, характера и образа мысли те, с кем он спорит; не имея ни малейшего понятия о различных степенях фамильярности или почтительности, он не делает различия между людьми, стоящими выше него, равными ему и стоящими ниже, и поэтому, само собой разумеется, в двух случаях из трех ведет себя совершенно нелепо. Та к можно ли любить такого человека? Нет. Самое большее, на что я способен, – это считать его достойным уважения готтентотом.

Помнится, когда я учился в Кембридже, педанты этого затхлого учебного заведения приучили меня свысока относиться к литературе, все презирать и над всем смеяться. Больше всего мне хотелось что-то доказывать и с чем-то не соглашаться. Но достаточно мне было даже бегло ознакомиться со светом, как я увидел, что все это никуда не годится, и сразу же резко изменил свое поведение: я стал скрывать свои знания; я рукоплескал, не одобряя в душе, и чаще всего уступал, не будучи убежден, что это именно то, что я должен сделать. Suaviter in modo – было моим законом и моими Книгами Пророков, и если я и нравился людям, то, между нами говоря, именно поэтому, а не в силу каких-либо более высоких знаний и заслуг.

Кстати, при слове «приятный» мне всегда вспоминается леди Харви[182] – пожалуйста, передай ей, что я считаю ее ответственной передо мной за твое умение понравиться людям, что она в моем представлении есть некий приятный Фальстаф, ибо не только она нравится всем сама, но благодаря ей начинают нравиться и другие; что она может сделать что угодно из любого человека, и если, взявшись за твое воспитание, она не сумеет добиться того, чтобы ты нравился людям, это будет означать только то, что она не хочет этого, а не то, что она не может. Надеюсь, что ты du bois dont on en fait[183]; а если это так, то она – хороший ваятель, и я уверен, что она сможет придать тебе любую форму, какую захочет. В светской жизни манеры человека должны быть гибкими, так же как в жизни политической гибкими должны быть его таланты. Часто надо бывает уступить, для того чтобы достичь своей цели, унизиться – для того чтобы возвыситься; надо, подобно апостолу Павлу, стать всем для всех, чтобы завоевать расположение некоторых; и, между прочим, сердцем мужчины можно овладеть, mutatis mutandis[184], тем же способом, что и сердцем женщины, – деликатностью, вкрадчивостью и покорностью, и приводимые ниже строки Драйдена могут относиться и к высокопоставленному лицу, и к возлюбленной:

Влюбленный, чем безропотней, чем ниже

Колена преклонит, – тем к цели ближе.

Живя в свете, надо иногда обладать переменчивостью хамелеона и даже развить в себе эти качества несколько больше и несколько раньше пустить их в ход, потому что тебе придется в какой-то степени принимать окраску мужчины или женщины, которые тебе нужны или с которыми ты хочешь завязать близкие отношения. A propos, отыскал ты себе в Париже какую-нибудь дружественно расположенную к тебе госпожу де Люрсе