Письма к Глебу Струве. Письма к Гессенам - [7]

У И. В. Гессена было два сына: Владимир (1901, С.-Петербург — 1982, Нью-Йорк), журналист и писатель, участник антинацистского Сопротивления во Франции, с 1946 г. жил в США, 20 лет работал в редакции газеты «Новое русское слово»; Георгий (1902, С.-Петербург — 1971, Нью-Йорк), в семье и среди друзей называвшийся Зекой, с отцом выехал из Франции, в США был переводчиком в ООН. Из молодого поколения Гессенов он был наиболее близким другом В. В. Набокова в Европе, а потом и в США.

И. В. Гессен писал, что с В. Д. Набоковым его «связывали узы 20-летней совместной и согласованной общественной деятельности и все крепнущей безоблачной дружбы». [106] И. В. Гессен первым из издателей заметил и оценил растущее мастерство его сына, печатавшегося в Европе под псевдонимом «Сирин», его поэтический и писательский талант, и это дало ему право написать: «Больше всего горжусь тем, что „Слово“ было крестным отцом Сирина, сразу привлекшего к себе внимание, выдвинувшегося в первые ряды». [107] И добавил: «Сирин — обожаемый первенец моего покойного друга В. Д. Набокова, я знал его еще ребенком». И. В. Гессен писал, что ему посчастливилось встретить в жизни двух гениев: С. С. Прокофьева и В. В. Набокова, причем последний «по своей памяти был исключительный избранник Божий». [108] В другом месте своих воспоминаний он отмечал, что «у Сирина был ненормальный диапазон памяти», который ему представляется «волнующе непостижимым», и что «мы только и можем сказать, что это явление исключительное». [109]

Жена И. В. Гессена имела трех сыновей от первого брака, из которых один — Роман Исаакович Штейн (пасынок И. В. Гессена), по образованию юрист, попал в облаву в Париже в 1941 г. и погиб в Освенциме. Его сын, Дмитрий Романович Штейн, ныне живущий в Нью-Йорке, посылая нам копии писем В. В. Набокова Гессенам, писал: «Вы можете этот материал опубликовать. Оригиналы писем у меня, Главный интерес представляет собой письмо В. В. Набокова к И. В. Гессену в оккупированную Францию. Он с сыном (Георгием) выбрался оттуда — только потому, что Рузвельт разрешил выдавать специальные визы для выдающихся лиц, которые бежали от Гитлера». [110] Дата отправки этого письма Набоковыми не указана, но, судя по содержанию, оно относится к февралю 1941 г.

Второе письмо, написанное через 15 лет, обращено В. В. Набоковым к сыну И. В. Гессена, Георгию (Зеке) Гессену. Переписка В. В. Набокова с семьей Гессенов была неизмеримо обширнее настоящей публикации. Однако подавляющая ее часа, находится в частной коллекции.

Главной темой первого письма является получение аффидавита, т. е. письменного свидетельства под присягой, от лица, которое проживало в США и пользовалось доверием в обществе. Это лицо должно было клятвенно удостоверить, что человек, находившийся в Европе, жизни которого угрожали нацисты, достоин выдачи ему разрешения на въезд в США. Во многом благодаря настойчивости Набоковых такой документ для И. В. и Г. И. Гессенов был получен, и они смогли приехать.

Увы, прожить Иосифу Владимировичу в США оставалось всего около трех месяцев: приехал он в декабре 1942 г., а 22 марта 1943 г. скончался в Нью-Йорке.

На девятый день после смерти И. В. Гессена В. В. Набоков откликнулся на нее некрологом в нью-йоркской газете «Новое русское слово» — 31 марта 1943 г. Он нуждается в одном пояснении. Почему Набоков, известный своей нетерпимостью по отношению к любым проявлениям национализма и ксенофобии, с такой недостойной его принципов резкостью написал здесь о немцах как о «неудачном народе»? Объясняется это одним — эмоциональные срывы свойственны всем, даже таким людям, как Набоков. В данном случае перед его глазами стояла судьба и самого И. В. Гессена, и судьба тысяч других европейцев, вынужденных с великими тяготами бежать из Европы от нацистов всех мастей за океан. И для чего — чтобы тут же найти смерть в чужом для них краю? Но было в эти дни у Набокова и еще одно, глобальное, потрясение. За несколько дней до 31 марта в американских газетах появились сообщения об уничтожении нацистами в Варшавском гетто 500 000 евреев. Факт, который не мог не потрясти воображения любого человека. Информация об этом чудовищном акте появилась и на страницах «Нового русского слова» — на той же полосе, что и набоковский некролог…

1

[Февраль 1941, Нью-Йорк]

Дорогой друг Иосиф Владимирович,

ваши письма и радость для меня, и мученье, — мученье, потому что у вас может сложиться чувство, что здесь не думают и не заботятся о вас, Как я вам писал в последнем письме (которое вы, по-видимому, не получили?), Фишер, сославшись на недостаток средств, отклонил предложение печатать мемуары; [111] я к нему обратился снова за аффидавитом для вас; он прислал мне только «моральный» аффидавит; я написал снова и, по-видимому, уговорил его; он попросил меня прислать нужный бланк, что я и сделал; теперь жду. Письма в область, где он живет, идут с какой-то сибирской медлительностью, а кроме того, там люди неторопливы. Кроме того, я многократно обращался в здешние комитеты; за последние месяцы стало дико трудно что-нибудь продвинуть, Но у меня еще есть планы, и, во всяком случае, буду стараться вовсю, верьте мне. Не могу вам сказать, как мечтается мне обнять вас на этом прекрасном берегу. Много мог бы вам рассказать о нашей жизни здесь; во всяком случае мне ясно, что Зека легко здесь найдет работу. Я пишу по двадцать страниц в день, но, увы, все по-английски — статьи, лекции и т. д.