Письма из Лондона - [23]

* * *

И вот этот гран-гиньольный персонаж с официальной лицензией на распугивание леваков наконец перешел-таки все границы. Он дал интервью правому еженедельнику The Spectator (уж там-то никакого риска, само собой); редактор предложил ему несколько вопросов, и Ридли поделился с ним своими мнениями. О европейском денежном союзе: «Это все немец жульничает — опять мечтает подмять под себя всю Европу. Пора ему напомнить, чьи в лесу шишки». О членах Европейской комиссии: «Семнадцать невыбираемых политиков, которые никому даром не сдались». О французах: «Да пуделя они немецкие». О немцах: «Хамье». Об ирландцах: «Они шесть процентов ВВП получают [от Евросообщества, денежными субсидиями]… Куда там этой Ирландии тягаться с немцами?» О Гельмуте Коле: «Ой не знаю, по мне уж лучше потратить деньги на то, чтобы оборудовать бомбоубежище покрепче, чем вкладывать их в эту его экономику. Скоро он явится и к нам и примется талдычить — в банковской сфере сделайте то, а с налогами се. Я к тому, что скоро он тут на все лапу постарается наложить». О Британии, Германии, ЕС, членах Еврокомиссии и вопросе национального суверенитета: «Я в принципе не против того, чтобы отказаться от суверенитета, но не с этой же шайкой-лейкой. Откровенно говоря, с тем же успехом можно отдать его и Адольфу Гитлеру».

В настоящее время в британской политике существует непререкаемая традиция — вам позволено потешаться над ирландцами, безо всяких ограничений приветствуется глумление над французами (которые понимают правила игры и реагируют на то, что их обзывают пуделями, интеллигентно пожимая плечами); но Германия — другой коленкор. Посему сначала последовало официальное опровержение, а затем и отставка. В случае Ридли, однако, «официальное опровержение» имело отношение не к словам, якобы им сказанным, но к уровню алкоголя в крови в момент разговора. Граф Отто Ламбдсдорфф, лидер немецкой Либеральной партии, заявил, что министр торговли «был либо пьян, либо оказался не в состоянии переварить, что Кубок мира оказался не у англичан, а у немцев». Однако Ридли никогда не был замечен в пристрастии к футболу, так что первоначальное заключение, к которому пришли даже некоторые его коллеги-консерваторы, состояло в том, что он, похоже, заложил-таки за воротник. Ан нет: редактор The Spectator заверил мировую общественность, что по ходу их совместного ленча Ридли опрокинул всего «малюсенькую рюмочку вина». В результате на один интересный вопрос ответа так и не прозвучало: если оскорбление немцев на трезвую голову карается отставкой, то оскорбление немцев поддатым — это больший или меньший проступок? Уцелел бы Ридли, если бы было доказано, что он нарезался до невменяемого состояния? Однако ж нет, он был трезвым — и очень скоро безработным. Когда Ридли выследили в Будапеште, в тот самый день, когда вышел The Spectator, он так прокомментировал инцидент: «На этот раз я в самом деле хватил через край, так что теперь ж все». Действительно, все: два дня спустя миссис Тэтчер с сочувствием принимала его отставку.

Конечно, слова мистера Ридли были не просто вырванным из контекста извержением, вызванным, не знаю, видом ризеншнауцера или отдающей пробкой бутылкой рейнвейна, из которой он хлебнул «малюсенькую рюмочку». Если официально миссис Тэтчер отмежевалась от его взглядов и формулировок, то ее подозрения в отношении экономического и валютного союза — и ее опасение, что он может привести к Европе, в которой доминирует сильная, объединенная Германия — были хорошо известны. Интервью Ридли, каким бы опрометчивым оно ни было, отражало не вчера начавшиеся пререкания внутри Консервативной партии и, в еще большей степени, в самом кабинете министров. Суть старого спора — который в шестидесятых и семидесятых расколол и тори, и лейбористов и привел к причудливым коалициям тори правого крыла и лейбористов левого — состояла в том, присоединяться к Европе или нет. Новый спор — о том, какими европейцами хотят быть британцы: припертыми к стенке, вечно огрызающимися, плетущимися в хвосте колонны — или европейцами с горящими глазами, уцепившимися за фантастический шанс, марширующими вперед и с песней. В диапазоне между изолированностью и федерализмом, отчужденностью и camaraderie [30]где именно мы себя ощущаем? Понятное дело, это не те вопросы, которые способны разбередить душу среднего избирателя, — тем удивительнее было наблюдать, как они раздирают традиционно самую дружную из британских политических партий, консерваторов. Наверное, это был показатель того, насколько изменилась при миссис Тэтчер Партия — из прагматичной и приноравливающейся к обстоятельствам она стала догматичной и жестко идеологичной.

Это снова был вопрос о Европе, и связанная с ним отставка сэра Джеффри Хау — отставка, повлекшая за собой молниеносный кризис — первый серьезный за пятнадцать лет, — и равным образом стремительный уход миссис Тэтчер. Действительно, судя по опросам общественного мнения, некоторое время она была непопулярна, а сэр Джеффри был заместителем лидера партии и лидером Палаты общин[31]. Но на тот момент миссис Тэтчер уже выкарабкалась из пропасти непопулярности, тогда как регалии сэра Джеффри не стоит переоценивать: заместитель лидера — это скорее ближе к заслуженному профессору в отставке, чем к вице-президенту, поскольку звание лидера Палаты обычно поручается дружественному, но всего лишь толковому старому хрычу, чье политическое время истекло, и, судя по всему, именно так в случае с сэром Джеффри все и было, когда миссис Тэтчер унизительно вытурила его с поста министра иностранных дел за семнадцать месяцев до того. Он был и есть, как выражаются в таких случаях, «премного почитаем» и «глубокоуважаем»: в переводе это означает, что он политик, сделавший карьеру с помощью осмотрительности, ни разу в жизни не повысивший ни свой голос, ни температуру в помещении; ни разу за сорок лет профессиональной ораторской деятельности не угрожавший своим вторжением словарю цитат; чья честность никогда не ставилась под вопрос и в чьей преданности никогда не сомневались; чья долговечность зависела от общей компетентности, неспособности обидеть или обидеться и умения непринужденно слиться с обоями.