Письма - [15]

Так же как Ваше суждение о бодрости и простоте в манере моей книги, меня радуют Ваши слова о ее смысле и возможном воздействии. Смысл ее кратко выражен в предпосланном книге эпиграфе и примерно таков: заклинание идеи, показ ее осуществления есть уже шажок к этому осуществлению (paululum appropinquant[2]). И тут Ваш отзыв служит мне подтверждением.

Благодаря Вас за радость, которую Вы мне доставили, должен сказать Вам также, что знаю Вас по ряду Ваших работ, например в «Тривиуме», и Вы мне приятны. У меня часто бывало такое чувство: вот работают люди, которым важно именно то, что я имею в виду.

Рад был бы когда-нибудь увидеть Вас. Поскольку я уже недостаточно подвижен, чтобы делать визиты, может быть, Вам удастся, будучи в наших местах, навестить нас, меня и мою жену, которая тоже знает толк в этих делах.

Рудольфу Якобу Хумму

3.1.1944

Дорогой господин Хумм!

[…] Хотя мы и не виделись, между Вами и мной произошло кое-что, о чем я должен сегодня сказать. Сперва появилась Ваша статья в «Аннабелле». Я немного покачал головой по поводу ее изрядных бестактностей, но и посмеялся над ними и на том успокоился. Я-то успокоился, но не успокоились многие мои друзья, иные из которых устно и в письмах прямо-таки возмущались Вашим репортажем. Порядка ради надо сказать, что среди этих резко осуждающих и возмущенных голосов был и другой, который горячо брал Вас под защиту и всячески отстаивал Вашу статью. Это был мой сын Хайнер.

Такова была история с «Аннабеллой». В конце концов помирились на том, что повод слишком мелок, чтобы палить из пушек, и что длительное сотрудничество в таких изданиях, как «Вельтвохе» и «Аннабелла», не может сделать лучше даже такого опрятного человека, как Хумм.

Но вот появилось еще кое-что, появилась Ваша рецензия на мою книгу в «Вельтвохе». Я случайно прочел ее в баденской гостинице, и меня удивило уже то, что ни Вы, ни редакция не подумали послать мне эту рецензию, я вполне мог бы и вообще не увидеть ее. Поскольку Ваша рецензия отнюдь не приняла мою книгу всерьез и не поняла ее, я подумал, что Вы устыдились своей статьи и потому решили не посылать мне ее.

Но вот снова, устно и в письмах, люди стали высказываться примерно так: если Хумм, будучи шутником и критиком «Вельтвохе», хочет посмеяться над Гессе и его книгами, никто не может Хумму этого запретить. Но если тот же Хумм в другом месте ссылается на то, что он друг Гессе и хорошо его знает, дело становится все-таки нечистым.

Я не могу не согласиться в этом с моими друзьями. Что Вы мою книгу читали плохо и не поняли, это меня не трогает. «Национальцайтунг» высказалась о ней глупее и хуже, чем Вы. Но что Вы так сверху вниз, без понимания, смотрите на нечто столь важное и священное для меня, как эта книга, что Вы так пренебрежительно похлопываете меня за нее по плечу, это все-таки ошеломило меня.

Век живи, век учись, друзья тоже всегда могут ошеломить. Но если бы мне можно было чего-то пожелать себе на Новый год, то я пожелал бы, чтобы Вы больше ничего обо мне не писали. Мне было довольно противно писать Вам это. Но теперь уж это написано.

Петеру Вайсу

29.1.1944

Дорогой господин Вайс!

Приятно было снова услышать о Вас, и в общем такие отрадные новости!

Дом, сад, лес и площадка для игры в бочча – без особых перемен. Зато ни славного Льва, ни сиамцев уже нет. Год прожил у нас сынок Льва и маленькой сиамки, по кличке Карлик, очень милое и красивое животное, но прошлым летом он издох от воспаления легких.

Скверная вещь случилась у нас на днях. Единственный друг, который у меня здесь был и который часто меня навещал, д-р Мюллер, недавно опять был у меня. Уходя вечером в темноте, он на дороге близ дома упал с крутого склона через высокую стену и лежит сейчас в больнице, плечо и рука выше локтя раздроблены, есть опасность, что– он не сможет больше работать по специальности.

Д-р Иозеф Кнехт – книга называется теперь «Игра в бисер» – вышел в декабре в Цюрихе и, как и стихи, продается пока только в Швейцарии. Для меня из этого следует, что нравственно я отрезан от своего истинного поля воздействия, а материально почти ничего не получаю за эти книги, тогда как другие, вышедшие в Берлине, почти полностью распроданы много лет назад и больше не печатаются. Как это ни неприятно, я все-таки рад, что Кнехт существует теперь в виде книги, что он уже не пропадет из-за какой-нибудь случайности и переживет меня.

У нас сейчас, в конце января, стоят такие теплые дни, что даже жутко становится. Все еще цветут с осени несколько роз, рядом с ними вылезли первые подснежники, а у камелий набухли почки. Вчера я видел, как летают три бабочки-лимонницы. Привет Вашей жене и Вашему брату.

Марианне Вебер

[февраль 1944]

Дорогая фрейлейн Вебер!

Ваше предвесеннее письмо от 2 февраля самым прекрасным образом подтвердило мне то, что я часто предполагал: что ты там, среди ваших бед, гораздо более способны к радости, к сиюминутному счастью, к восторгу мгновенья, чем мы в «благополучной» стране, где все – на месте, но нет больше воздуха, чтобы дышать! Ну, молодежь-то, конечно, есть и здесь, но у нас, стариков, у меня в частности, нет больше сил, нам конец.