Письма без марок - [4]

„Жена, учи сына, чтобы он окончил десятилетку; и тебе, Вова, советую учиться, пока будет возможность“.

Что ж, буду учиться, а летом работать на комбайне. А потом, когда стану взрослым, смогу поехать в Ржев, в деревню Старшевицы. Её, правда, нет ни на одной карте, но она где-то возле города. Отыщу как-нибудь. И хотя Анастасия Ивановна написала, что могилку отца уже не найти (после этих слов в письме мама всегда плачет), но я обязательно разыщу её!

Люди, которые живут в деревне, наверное, знают, где эта могилка, и покажут мне. И я встану возле неё, положу цветы на холмик и скажу отцу всё, что я и другие о нём думают, за что любят и помнят его».

НАТАША ПИШЕТ БАБУШКЕ

«Дорогая бабушка!

Сегодня мы читали с папой дедушкины письма. Они старенькие-престаренькие, без конвертов и марок — сложены треугольничком.

Дедушка в письмах называет папу Вовой. Это потому, что папа тогда был маленьким, его даже на войну не пустили.

Летом мы с папой поедем туда, где воевал дедушка, откуда он присылал свои письма.

Мы найдём дедушкину могилку и положим на неё цветы.

Я теперь всю зиму буду ждать лета.

Очень хочу туда, где была война и где был дедушка.

Целую тебя сто раз.

Твоя Наташа».

ИДУ К ТЕБЕ ОТЕЦ!

Наконец-то я получал долгожданный отпуск, и мы с Наташей стали собираться в путь.

Я очень волновался перед дальней дорогой.

Хотелось крикнуть:

«Иду к тебе, отец! Иду в твоё боевое прошлое! Не один иду, а вместе с твоей внучкой Наташей. Жди нас!»

И мне казалось — отец слышит мои слова.

Это хорошо, что Наташа со мной. Она ведь никогда не видела родного дедушку, и ей непременно надо знать, каким он был, как воевал, как отдал жизнь за Родину.

Мы будем шагать по его фронтовым дорогам и узнавать обо всём этом.

И вот мы в Подмосковье.

Где-то здесь, на подступах к столице, начиналась для отца война.

Мы с Наташей подходим к памятнику возле шоссе, читаем надпись на граните.

Оказывается, установлен памятник в честь бессмертных героев-солдат, не пропустивших врага в Москву.

Перед нами — огромные, положенные крест-накрест, стальные брусья. В войну такие сооружения назывались «противотанковыми ежами». Они преграждали путь фашистским танкам.

Концы брусьев устремлены высоко-высоко в безоблачное небо.

Наташа поднимает голову, подносит ладонь к глазам, чтобы получше разглядеть памятник.

— Я в кино видела, — говорит она. — Танки гусеницами вот такие же кресты давили…

— Конечно, Наташа, одними «ежами» стальной танк не остановить. Дорогу фашистским танкам преградили советские солдаты. Вот послушай, что написал зимой 1941 года твой дедушка…

Я достаю из портфеля пожелтевший треугольничек фронтового письма и читаю дочери:

«Нахожусь в настоящее время недалеко от Москвы, там, где наши предки громили Наполеона, а теперь мы бьём Гитлера.

Наши бойцы своей грудью прикрывают любимую столицу, стоят твёрдо и неприступно, надёжнее любой крепости.

Гитлеровцам здесь не пройти.

Мы разобьём озверелого врага — жить вам весело и счастливо!»

— Отсюда, из Подмосковья, прислал он нам это первое своё фронтовое письмо, — говорю я дочери. — Здесь, Наташа, жаркие бои тогда шли.

На шоссе, неподалёку от нас, остановился автобус.

Из него, галдя, выпрыгнули пионеры и гурьбой направились к памятнику.

Впереди шагала вожатая — кудрявая девушка с алым галстуком на груди.

Наташа встала рядом с пионерами и слушала, о чём рассказывала им вожатая.

Говорила вожатая негромко, но я заметил — не только Наташа, а и все остальные мальчишки и девчонки жадно, боясь шелохнуться, с напряжённым вниманием ловили каждое её слово:

— Поднялся политрук роты Клочков, кивнул своим товарищам на танки с чёрными крестами на борту, что ползли им навстречу, и сказал шутя: «Ну, что ж, друзья, двадцать танков. Меньше, чем по одному на брата. Это не так много!»

И стали они, двадцать восемь героев-панфиловцев, бить по фашистским танкам.

В упор стреляли из противотанковых ружей, зажигали броню бутылками с горючим бросали под гусеницы ручные гранаты, стреляли из автоматов и пулемётов.

Четыре часа длилась жаркая схватка.

Неравным был бой, но наши воины остановили танки.

И тогда фашисты бросили на смельчаков новый танковый эшелон.

Снова собрал политрук Клочков своих товарищей и сказал такие слова: «Тридцать танков, друзья. Придётся всем нам умереть, наверно. Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва».

И насмерть стояли герои вон там, у разъезда Дубосеково.

Гитлеровским танкам так и не удалось пробиться к столице нашей Родины.

Наташа тихо спросила меня:

— Дедушка тоже с ними был?

— Нет, Наташа. Он вступил в бой с новым пополнением, когда фашистов уже погнали дальше от Москвы. Но если бы он был вместе с ними, то тоже дрался бы до последнего. Ведь он, как и политрук Клочков, был коммунистом.

Из Москвы мы с Наташей шли по дороге, которая вела нас к городу Калинину.

Мы останавливались в сёлах, которые упоминались в отцовских письмах, искали окопы давних боёв и, поудобнее устроившись на заросшем окопном склоне, где когда-то, возможно, лежал с автоматом и мой отец, развёртывали старые бумажные треугольники, читали их.

В пути нам встретился старый солдат, воевавший в этих местах.