Пискаревский летописец - [3]

. Н. А. Дворецкая писала о Тобольском летописном своде, редактировавшемся в 1686–1690-х гг. и 1694 г.[27] Исследователи изучали летописи и других регионов страны. Вологодскому летописанию посвящены труды Ю. С. Васильева, Н. А. Казаковой[28], устюжскому – К. Н. Сербиной[29]. Ю. С. Васильев пришел к выводу, что летописание в Вологодском крае велось на протяжении XV–XIX вв. при дворе пермских и вологодских епископов, а также в Спасо-Прилуцком и Спасо-Каменном монастырях[30]. К. Н. Сербина выяснила, что в конце 70-х – начале 80-х гг. XVII в. был составлен краткий устюжский летописец. В основу его легла устюжская летопись первой четверти XVI в. Появление устюжского свода исследовательница связывала с учреждением Велико-Устюжской и Тотемской епархии, освященной в 1682 г.[31] Исследования историков местных летописей дают представление об эволюции провинциального летописания.

В конце 60–80-х гг. XX в. стали выходить и обобщающие труды по летописанию. В монографии А. Н. Насонова одиннадцатая и двенадцатая главы посвящены позднему летописанию. В них, в частности, рассматриваются Новый летописец и патриаршие своды. В работе дана история русского летописания за все время его существования, были показаны его особенности в различные периоды[32]. Публикация поздних летописей и изучение отдельных сводов позволили В. И. Корецкому написать обобщающую работу по летописанию второй половины XVI – начала XVII в. Историк, изучая неофициальное летописание эпохи опричнины и Смутного времени, обратил внимание на содержащиеся в них сведения, относящиеся к более ранним периодам. Ученый полагал, что в рассказах о событиях XVI–XVII вв. нужно уметь увидеть руку современника[33]. В. И. Корецкий отметил такую особенность позднего летописания, как участие в составлении памятников служилых и посадских людей. Это свидетельствовало, по его мнению, о демократизации этого вида источников[34]. Если В. И. Корецкий уделял внимание памятникам второй половины XVI – начала XVII в., то труды А. П. Богданова посвящены летописным сводам второй половины XVII в. Он рассмотрел летописные записи о Стрелецком восстании 1682 г., ростовский летописец конца XVII в., патриарший свод 1686 г., Забелинский свод 1690-х гг.[35] Исследования А. П. Богданова помогают понять характер и особенности памятников последней четверти XVII в., которые историк считает предшественниками научных исторических сочинений Нового времени. А. П. Богданов прослеживает, как постепенно летописание превращалось в научное сочинение, хотя летописные традиции еще живо чувствуются в памятниках конца XVII – начала XVIII в.

Я. Г. Солодкин рассмотрел боярские и митрополичьи летописцы, провинциальные летописи и хронографические сочинения, летописцы дворян и приказных людей, патриаршие своды и краткие летописцы, а также такие памятники общерусского летописания, как Новый, Пискаревский летописцы, Московский летописец второй четверти XVII в. Он представил общую картину летописания последней трети XVI–XVII в. Исследователь обращает внимание на характер летописания разных этапов: последней трети XVI в., первой половины XVII в., второй половины XVII в. Многообразие разновидностей летописания, представленное в XVI–XVII вв., подтверждает мысль Я. Г. Солодкина о том, что этот вид источников продолжал существовать и в позднее Средневековье, при этом позднее летописание, по мнению исследователя, ничем принципиально не отличается от раннего. Такой вывод был сделан прежде всего на основании изучения памятников, возникших в церковной среде. Во многих сводах XVII в., особенно патриарших и владычных новгородских, несложно выделить первоначальный протограф[36]. В этом точка зрения Я. Г. Солодкина принципиально расходится с точкой зрения другой исследовательницы, В. Г. Вовиной, занимающейся Новым летописцем. Она видит в позднем летописании компиляцию иного рода: «Источники Нового летописца „переплавляются“ в нем, „подравниваются“, разрываются, чтобы получился внешне связный текст»[37]. В. Г. Вовина обратила внимание на то, что поздние летописцы не являются сводами в привычном понимании этого слова, в них нет необратимого перехода текстов одного в другой, когда сразу можно узнать источник заимствований. В таких памятниках часто невозможно вычленить предшествующие, поэтому поиск источников в летописях XVI–XVII вв. затруднен[38]. Исследовательница не отрицает существования в XVII в. вполне традиционных сводов; такие памятники, как Новый летописец, не вытеснили их полностью, а представляют только параллельную ветвь к нему[39]. Таким образом, вопрос об особенностях памятников XVII в. является дискуссионным в историографии позднего летописания. Он требует для своего решения тотального монографического исследования поздних сводов, так как недостаточно изучены конкретные памятники.

В монографии проблемы специфики позднего летописания рассматриваются на материале Пискаревского летописца как одном из представителей позднего летописания. Пискаревский летописец – один из самых крупных сводов XVII в. Памятник описывает события на протяжении значительного хронологического периода: от древнейших времен до 40-х гг. XVII в. Историки, обращавшиеся к Пискаревскому летописцу, отмечали, что тот является сложной по составу компиляцией, причем происхождение многих его известий неясно и требует углубленного изучения. Непонятными остаются также принципы и приемы отбора источников, которыми руководствовались составители Пискаревского летописца.