Писательская рота - [13]

И мы едем дальше. Одни. Едем долго. Наконец останавливаемся в каком — то селении, проехав его из конца в конец: надо все — таки уточнить, где мы.

Фурманский стучится в последнюю избу. Все правильно, наш водитель молодец! Следующая деревня — конечный пункт нашего маршрута. До нее рукой подать. Однако дорога туда плотно забита эвакуируемым на восток огромным стадом, как выясняется, заночевавшим тут с вечера. Из — за скопления коров не только проехать — пройти невозможно.

— Куда вы торопитесь? — ехидничает по нашему адресу какой — то дед из числа сопровождающих стадо погонщиков. — Там же, небось, еще с вчера немцы…

Этого еще не хватало! Ведь в ту деревню с минуты на минуту должны прибыть наши подразделения.

— Пошли, друзья, — говорит Фурманский. Необходимо срочно разведать, что тут происходит. Иначе быть беде.

После недолгих переговоров с хозяевами крайней избы мы укладываем там на лавку нашего политрука.

Кунин с остальными бойцами остается у пулемета.

Фурманский, Сафразбекян и я устремляемся в сторону интересующей нас деревни. Надо торопиться — на востоке уже маячит светлая полоска.

Длинными перебежками вдоль темнеющего лесочка нам удается быстро приблизиться к цели.

Странно — на горке кое — где огоньки. Неужели в окнах?

Осторожно, крадучись, иногда ползком пробираемся к огородам злополучного селения. Злополучным оно оказалось еще и потому, что с севера к нему, как теперь выясняется, можно проехать и другой дорогой. Уже начинает светать, и это становится все очевиднее. Как же быть? Ведь наши могут воспользоваться именно ею.

Впрочем, сначала надо выяснить, кто в деревне. Судя по силуэтам, там и в самом деле ночует неприятельская воинская часть: на фоне светлеющего неба угадываются очертания незнакомых больших грузовиков ("бюссингов", которых я потом, в окружении, повидал немало). Но вот стали появляться человеческие фигуры. Похоже, что на взгорке у колодца умываются солдаты. До них метров полтораста, но видимость еще слабая.

Мы лежим, затаившись в кустах. Фурманский с биноклем у глаз подозрительно молчит. Но вот он так же молча протягивает бинокль мне, а сам начинает отползать в сторону лесочка, кивком приказывая следовать за ним. Я быстро наставляю окуляры на резкость и впервые вижу немцев. Я вижу их совершенно явственно. Люди в чужой форме. Они ведут себя в деревне по — хозяйски уверенно, нисколько не таясь, даже не соблюдая элементарную осторожность, хотя, расхаживая по горке, представляют собой отличную мишень. И это особенно злит. Да, именно злость испытал я тогда в большей мере, чем какое — либо другое чувство.

Я отдаю бинокль Сафразбекяну и ползу за Фурманским! Вскоре по шороху сзади догадываюсь, что Джавад меня догоняет. В лесочке мы наскоро совещаемся.

Итак, наших войск впереди нет. Нет даже боевого охранения. Никого. В сущности, нет фронта. Вернее, он почему — то открыт. Но это, как говорится, не нашего ума дело. Мы же не знаем стратегических соображений командования. Мы знаем только, что необходимо как можно скорее перекрыть обнаруженную нами дорогу, иначе наши подразделения могут угодить прямо немцам в руки. Решено: Сафразбекян возвращается к полуторке и докладывает обстановку ротному, если он уже нас догнал.

Фурманский и я образуем заставу на обнаруженной дороге где успеем, но не ближе чем за тем поворотом — вне пределов видимости немецких часовых на горке.

Наша предусмотрительность оказалась не напрасной. Едва мы с Фурманским добрались до намеченной позиции, как обнаружили вдали движущуюся в нашу сторону колонну грузовых машин. Они быстро приближались.

Мы передвигаем винтовки за спину и решительно перегораживаем дорогу, скрестив над головой руки в знак запрета. Однако передняя машина, отчаянно сигналя и не сбавляя скорости, мчит прямо на нас. Но мы все — таки стоим, "стоим насмерть". В последний момент она тормозит и сворачивает на обочину. Из кабины выскакивает разъяренный старший лейтенант, если не ошибаюсь, командир нашего третьего батальона.

— Какого черта! — кричит он, угрожающе тыча в нас пистолетом.

Он явно раздосадован тем, что колонна и без того опаздывает, а тут еще какая — то непредвиденная задержка.

Мы пытаемся объяснить ему, в чем дело, но он до того горячится, что не придает нашим словам никакого значения. Он нас просто не слышит.

— Там, на горке, немцы, — втолковываем мы ему.

— Откуда, к черту, немцы! — кричит он на нас и явно собирается ехать дальше. — Там должны уже быть наши!

В это время из следующей машины выходит незнакомый капитан. Он жестом утихомиривает старшего лейтенанта, задает нам два — три вопроса по существу, внимательно выслушивает и под конец осведомляется, кто мы такие. Оказывается, мы в суматохе забыли доложиться. Смущенный Фурманский исправляет ошибку.

— Разрешите идти? — спрашивает он в заключение теперь уже по всей форме.

— Спасибо за службу, — говорит капитан, тоже прикладывая руку к фуражке. Да, в отличие от наших командиров он, видимо офицер связи, был в фуражке, а не в пилотке. — Идите!

Мы направляемся к своей полуторке и, обернувшись, видим, как задержанная нами колонна медленно сворачивает с дороги и втягивается в ближайшую рощицу.