Писатели & любовники - [63]
– Сколько ты платишь Бренде?
Он смеется, пока не понимает, что я серьезно.
– Двести в день.
– Ладно. Беру.
Оскар оставляет мне чек и записку на холодильнике.
Сим сообщаю
Можешь съесть все сливы
И весь виноград
И бананы.
Но не ешь все киви
Иначе Джеспер расплачется
И не уезжай в воскресенье
Да и вообще
Подхожу к автобусной остановке. Там все женщины – няни. Джон выскакивает из автобуса быстро, Джеспер не торопится. Девочка за ним того и гляди его пихнет. По дороге домой мальчики робеют. Спрашиваю их о школе, получаю односложные ответы. Джеспер трижды уточняет, когда вернется папа.
– Во сколько в воскресенье в семь? – спрашивает он, тяжко смаргивая.
Джон смеется.
– Вот-вот прорвет водопровод.
Все хотят хорошенько перекусить. Вытаскиваю им все фрукты и кладу два киви, разрезанных пополам, и ложку перед Джеспером. На это время дня Оскар заготовил пластиковые контейнеры сыра, сельдерея и моркови, но я вижу в ящике холодильника бекон и вспоминаю, чтоґ делала себе после школы. Обжариваю бекон, плюхаю майонез на соленые крекеры, насыпаю сверху рубленый лук, бекон и чеддер, сую в духовку. Получается идеально. Сжираем. С этой едой я вновь шестиклассница. Делаю еще. Сжираем и это.
– Папа говорит, майонез забивает артерии, – говорит Джеспер.
– И бекон тоже, – добавляет Джон. – И сыр.
– Мы молодые. Нам не надо об этом беспокоиться пока что. – Родители в наше время действительно предлагают детям тревожиться за свои артерии?
– Папа такой старый! – говорит Джон.
– Ну, не старый он, но уже не идеальная машина, не то что мы с вами. – Закидываю себе в рот еще одну холестериновую бомбу.
– Но он не умрет, – говорит Джеспер. – Он обещал.
– Не может он обещать. Никто не знает, когда умрет, – говорит Джон.
– Он дал слово. А слово есть слово.
– Но…
– А давайте я вас в “скорость” играть научу? – говорю я.
Оскар сказал, что купать их надо каждый вечер. Не уверена, как быть. Не могу я оставлять пятилетку и семилетку в ванной одних, но сомневаюсь, что в моем присутствии они не засмущаются. Со страхом думаю об этом и тяну ужин, карты и игру в “Сорри!” изо всех сил, отсрочиваю отход ко сну. Но Джон говорит, глядя на часы, что пора купаться. И Джеспер отзывается:
– Чур, я на серферской доске! – и бежит к лестнице, Джон догоняет его, а когда я поднимаюсь на этаж, вода уже бежит, мальчишки нагишом у унитаза, фехтуют струйками мочи. Выныриваю вон, но Джон зовет меня обратно, просит достать купальные игрушки – показывает на верхнюю полку свободной рукой.
Сажусь на пол рядом с ванной и управляю подводной лодкой. У Джеспера на серферской доске шпион, а у Джона – парашютист-спецназовец. Играем, пока подушечки у нас на пальцах не синеют и не сморщиваются.
Говорю, что пора вылезать, Джеспер сообщает, что его надо с шампунем.
– Папа вчера мыл.
– Она опять грязная.
Джон качает головой.
– Он всегда хочет с шампунем.
Джеспер вручает мне детский шампунь. Ничего не изменилось. Золотистый. Красная слезка, надпись “не щиплет глазки”. Запах. В отличие от многого прочего, он в точности тот же, каким мыла меня мама. Оба мочат головы, я намыливаю. Леплю из мыльных вихров Джеспера собачьи ушки – плоские и торчком, а Джону из его шевелюры подлиннее – стоячие антенны. Оба хихикают друг над другом, позволяю им осторожно, по очереди, встать и посмотреть на себя в зеркало над раковиной. Держу их за талии, как держала меня мама. Они медленно усаживаются обратно, вылепляю новые фигуры. Вдыхаю запах.
Потом вытаскиваю их из ванны, вытираю, они надевают пижамы. У Джона простая темно-синяя с белыми манжетами, не доходит ему ни до запястий, ни до щиколоток, а у Джеспера – в блеклую красно-зеленую клетку, донашивает за Джоном. Показывают мне свои комнаты.
– У Джона больше, зато моя уютнее, – говорит Джеспер, ведя нас.
– Мы его так утешаем, когда он жалуется.
– Моя большая гдейно.
– Идейно, – поправляет Джон.
– Это целая Вселенная. – Джеспер раскидывает руки. Комната действительно выдержана в едином космическом стиле: планеты Солнечной системы висят в одном углу, а в другом – Солнце, плакат с “Аполлоном-17” и люминесцентное ночное небо на потолке. В углу односпальная кровать, остаток пола занят громадной орбитальной станцией из “лего”.
– Как же ты от двери до кровати идешь?
– На цыпочках, вот так. – Пробирается, чуть ли не на носочках, не задев ни одной детали.
Комната Джона опрятна и свободна.
– Мне не нравится, когда что-то на стене. Загореться может.
Загореться может что угодно. Когда сидишь с детьми, есть куча всего такого, чего нельзя говорить.
Он видит, что взгляд у меня застрял на полке с фотографиями в рамках. Подходим к ним вместе.
Вот она. Соня. Короткая стрижка, округлые карие глаза, хитрая Джесперова улыбка. Осознаю, что представляла ее себе гибкой, богемной и мечтательной, а она тугая и целеустремленная. Без дураков, как сказала бы моя мама. Рядом с ней – на вершине горы, на их кожаном диване, у алтаря – Оскар смотрится высоким. Она кажется деятельной и дерзкой, как это всегда бывает у людей, умирающих молодыми, будто им выдана дополнительная пайка сил и страсти к жизни, словно они знают, что у них на то, чтобы все это израсходовать, времени меньше. А может, все дело в том, что мы смотрим на их фотографии позднее, когда любая жизнь, какую мы в них все еще видим, кажется чрезмерной.
В 1932 году молодой англичанин Эндрю Бэнксон ведет одинокую жизнь на реке Сепик в одном из племен Новой Гвинеи, пытаясь описать и понять основы жизни людей, так не похожих на его собственных соплеменников из Западного мира. Он делает первые шаги в антропологии, считая себя неудачником, которому вряд ли суждено внести серьезный вклад в новую науку. Однажды он встречает своих коллег, Нелл и Фена, семейную пару, они кочуют из одного дикого племени в другое, собирая информацию. В отличие от Бэнксона, они добились уже немалого.
Россия, наши дни. С началом пандемии в тихом провинциальном Шахтинске создается партия антиваксеров, которая завладевает умами горожан и успешно противостоит массовой вакцинации. Но главный редактор местной газеты Бабушкин придумывает, как переломить ситуацию, и антиваксеры стремительно начинают терять свое влияние. В ответ руководство партии решает отомстить редактору, и он погибает в ходе операции отмщения. А оказавшийся случайно в центре событий незадачливый убийца Бабушкина, безработный пьяница Олег Кузнецов, тоже должен умереть.
Ремонт загородного домика, купленного автором для семейного отдыха на природе, становится сюжетной канвой для прекрасно написанного эссе о природе и наших отношениях с ней. На прилегающем участке, а также в стенах, полу и потолке старого коттеджа рассказчица встречает множество животных: пчел, муравьев, лис, белок, дроздов, барсуков и многих других – всех тех, для кого это место является домом. Эти встречи заставляют автора задуматься о роли животных в нашем мире. Нина Бёртон, поэтесса и писатель, лауреат Августовской премии 2016 года за лучшее нон-фикшен-произведение, сплетает в едином повествовании научные факты и личные наблюдения, чтобы заставить читателей увидеть жизнь в ее многочисленных проявлениях. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
В этой книге собраны рассказы о боевых буднях иранских солдат и офицеров в период Ирано-иракской войны (1980—1988). Тяжёлые бои идут на многих участках фронта, враг силён, но иранцы каждый день проявляют отвагу и героизм, защищая свою родину.
В книгу вошли повести и рассказы о Великой Отечественной войне, о том, как сложились судьбы героев в мирное время. Автор рассказывает о битве под Москвой, обороне Таллина, о боях на Карельском перешейке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.