Писатели и издатели - [2]

, небритый, в плаще и брюках, надетых прямо на пижаму, с номером «Санди таймс» в руках.

— Читай!

— О Господи!

Я, как и он, разволновалась. Книгу ведь уже напечатали и отдали в переплет, причем мы сразу заказали огромный тираж; это был большой дорогостоящий проект… если теперь ее запретят, мы окажемся на грани провала. «Одевайся и пошли! — сказал Андре. — Нужно отправить экземпляр Десмонду Маккарти — адрес у меня есть».

Маккарти был самый влиятельный книжный обозреватель тех лет. Мы второпях настрочили ему записку, в которой умоляли прочесть роман и заявить публично, что ничего непристойного в нем нет, а потом сели в машину и помчались к нему домой — бросить книгу в почтовый ящик. Мы подумали, что в воскресенье утром Маккарти будет не в восторге от посетителей, и не стали настаивать на встрече. Теперь я понимаю, что польза от этой эскапады была только в одном: мы нашли чем заняться и не мучились пустыми догадками. В итоге, кажется, Маккарти отделался ничего не значащими фразами — иначе я бы запомнила.

Начиная со следующего утра, мы стали получать новые заказы, и, не будь мы на грани катастрофы, можно было бы праздновать победу. В то же время нам вручили официальный запрет на издание «Нагих и мертвых» до тех пор, пока генеральный прокурор, сэр Хартли Шоукросс, не рассмотрит дело и не даст разрешение на публикацию. Бумагу с запретом, кажется, доставил тот самый толстенький и добродушный полицейский следователь, который допрашивал нас все утро, — а может, кто-то другой, не помню.

В течение следующих двух-трех недель нас буквально завалили заказами, так что мы были просто не в состоянии их выполнять. Все поддерживали нас, как могли, и победа стала очевидна. В конце концов, Андре убедил одного знакомого депутата Палаты общин спросить на заседании: запрещает генеральный прокурор публикацию или нет? Ответ был «нет», хотя Шоукросс и процедил сквозь зубы, что книга отвратительная. Избавившись от одной финансовой проблемы, мы, по иронии судьбы, столкнулись с другой: пришлось оплатить несколько переизданий.

Благодаря этим приключениям мы обрели нечто гораздо большее, чем бестселлер или имя Нормана Мейлера в списке авторов. Неожиданно для самих себя мы превратились в маленькое, но храброе издательство, на которое стали обращать внимание новые перспективные писатели и их агенты. Когда Андре в следующий раз отправился в Нью-Йорк, ему устроили просто королевский прием.

Мордехай Рихлер и Брайан Мур

Несколько дней назад я перечитала «Акробатов» — первый роман Рихлера, который мы опубликовали в 1954 году. Я не открывала его сорок пять лет. «Молодой начинающий автор, — думала я, — что тут скажешь?» Книга была действительно плохо написана; однако при всей своей неловкости она многое говорила о характере своего создателя… Мы как раз искали новых авторов, и нам очень не хватало молодых талантов. Я, пожалуй, могу поздравить себя и Андре с тем, что мы заметили серьезность и честность Рихлера (об остроумии тогда еще речи не шло) и что своим будущим успехом он отчасти обязан нам.

В те годы Мордехай и сам был человеком-загадкой. Он понравился мне с первого дня знакомства, но я часто спрашивала себя почему — он же почти всегда молчал. Никогда еще не встречала человека столь неразговорчивого. Как можно сказать о ком-нибудь, что он щедрый, добрый, честный, да еще и не стесняется быть смешным, если он и слова не сказал? И все же до сих пор, не знаю почему, я была уверена: Мордехай именно такой. Вскоре я поняла: мне как раз то и нравилось, что он не любил болтать попусту. Казалось, что это человек, начисто лишенный всякой фальши; он и сейчас такой, хотя далеко не столь застенчив.

Именно о Мордехае Рихлере и о Брайане Муре, с которым он меня познакомил, я думала, когда писала о взаимоотношениях автора и издателя. Когда мы встретились, мне было тридцать семь, но война словно бы взяла в скобки несколько лет: теперь люди продолжали с прерванного места ту, довоенную, жизнь и, даже несмотря на шрамы, ощущали себя моложе своего возраста.

В моей жизни, как и в нашем списке авторов, появились два новых человека, что было очень приятно, хотя в те годы и могло показаться странным. Я встречала многих талантливых писателей, но впервые писатели стали моими друзьями. Кроме того, хотя в то время я об этом не задумывалась, это были первые двое мужчин, к которым я испытывала глубокую дружескую симпатию без всякого намека на влюбленность. Нас объединяло творчество, которое для них, а следовательно — и для меня, было важнее всего; мы относились друг к другу очень тепло, но к романтическим отношениям не стремились.

Я считала, что Мордехай мне ближе, но лучше знала Брайана — по крайней мере, так мне казалось: отчасти потому, что с Мордехаем я острее ощущала разницу в возрасте, отчасти из-за его молчаливости, отчасти из-за его женщин. Его первая жена, прелестное существо, была совершенно несносна, и в то же время на нее невозможно было обижаться. Из-за этого я все время чувствовала себя неловко и старалась пореже с ней встречаться. Вторая его жена, Флоренс, была ослепительная красавица. Кроме внешней привлекательности (заметной до сих пор), я нашла в ней множество других достоинств, за которые ее любили, как ни одну из моих знакомых. Однако, женившись на этой очаровательной женщине, Мордехай полностью посвятил себя семье (и вам стоит лишь прочитать «Версию Барни» — последний и, на мой взгляд, лучший его роман, — чтобы понять, что он познал все прелести coup de foudre