Пирожок с человечиной - [8]

Вообще-то устроила ее в школу соседка-директорша, Ольга Ивановна Ушинская. Но как Костину подругу принял ее с распростертыми объятиями весь кол­лектив.

9 ОТ ЛЮБВИ ДО НЕНАВИСТИ – ШАГ В ТАПОЧКАХ

Катя работала в школе со второй четверти. Уговорила Ушинская. Школа, хоть и на выселках, называлась гимназией с литературным уклоном. И дети были не глупей, чем в центре Москвы.

Катя и сама быстро согласилась. Деньги невелики, но больше, чем в других школах.

Хозяйствовала директорша разумно. Происходила она от того самого педагога, Константина Дмитриевича. Педагогом Ушинская была плохим, начальницей хорошей. «Гимназия с литуклоном» жила. Средства добывались арендой. Особенно помогал директорше сын Антон, недоучка. Усиками, как щупальцами, находил он школе клиентов. Ушинская втайне стыдилась, что сын – неуч, но вслух твердила, что Антошенька – умница.

«Банкира Утинского тоже, – говорила она, – выгнали когда-то из института. Ушинский не глупей Утинского».

Учительская зарплата выросла. Во-первых, Антон доил китайцев, таких же, как он, якобы студентов.

Китайцам сдали под общежитие предпоследний этаж. Митинские власти не возражали. Школа платила налог. Кроме того, китайским духом не пахло. В бывшей своей общаге на Студенческой, откуда сбежали, китайцы натерпелись от рэкетиров и милиции. В митинской школе на четвертом этаже китайцы сидели тише воды, ниже травы. Не пахло даже готовкой. Варили что-то незнакомое. Правда, народ говорил, что китаезы поймали и съели собаку. Но они заплатили штраф. А с точки зрения морали никто и не пикнул. Собака была сволочная, золотушная кладбищенская истеричка, лаяла взахлеб ни свет ни заря часами, не давала спать. Убить ее не решались. Китайцам сказали в душе «спасибо».

Во-вторых, Антон нашел почасовых арендаторов. На вечер сдавали полуподвальный спортзал кружку тейквондистов «Черный доктор» и верхний актовый на мероприятия. Правда, в налоговой декларации эти доходы не указывали. Но никто не доносил. Арендаторы и арендодатели были довольны. «Черные доктора» пускали школьников поупражняться. Банкетчики оставляли школьному буфету недоеденное. Дети экономили тем самым карманные деньги, а учителя уносили домой сухой паек.

Иногда Ушинская попрошайничала у бизнесменов, но вполне достойно.

Учителей она старалась привлечь красивых и совре­менных. Учительская зарплата в 4016-ой была вдесятеро больше, чем у Кати в Горьковке.

К тому же на ноябрьских эрэнъевцы учинили в Митино молодежный дебош, как всегда, с криками «смерть жидам!». И Ушинская сказала: «Катюшенька, идите к нам учить детей прекрасному».

По правде, Катя пошла на ставку в школу, чтобы иметь право ругать Костю. Кроткие сварливы. Но работа, хоть Катя не признавалась, пришлась, действительно, ей по душе. Слабые тянутся к детям, животным, всем беззащитным, потому что любят командовать.

Дети были детьми по уму, но сердцем чувствовали взросло. Тридцать пар глаз устремлялись на стройную Катеринывгеньну с обожанием. Катин, особенно Костин, журналистский ореол был неотразим. Притом вне класса она, в красном вязаном колпачке и черной аляске, была своя, как ровесница. Филология пошла у них нарасхват. Дети не сводили с Кати глаз. И за ее худобу и вислый, как на вешалке, свитер уважали. После урока до следующего урока литераторшу обступали плотным кольцом, одни – спросить, другие – так постоять, при ней.

На классруководство Кате дали девятый. Из ее-то именно девятого девочки и пропали.

Девочки, правда, были те самые «Костины» Маша и Даша, которых в сентябре с подоконника между этажами согнали бомжи.

Тогда Касаткин к ним не пригляделся. И сейчас напряженно всматривался в цветной мутноватый квадратик, поляроидное фото. Эти фото кто-то надарил Кате в ее девятом: Катя у доски, Катя у окна, Катя между рядами, Катя где-то на ходу, улыбочка, юбка разметалась, все смазано, но красиво. Можно подумать, фотомодель.

На плохоньком снимке была видна Катина макушка над столом, остальное заслоняли с обеих сторон дети. Маша с Дашей стояли в сторонке. Полногрудые пышки с откляченным, как у уточки, задком. Такие сексапильны, пока учатся в школе.

Могло случиться что угодно, самое нехорошее.

Последний раз матери видели их утром, одноклассники – у школы, когда расходились после уроков, в начале третьего. Дальше след пропал. Денег у девочек не было. Родители еле сводили концы с концами и дочерям выдавали со скрипом десятку с получки.

Объявили розыск, заодно трех первых парней – эрэнъевца, пэтэушника и киоскера. Несколько раз сообщали по ТВ с показом фото. Провели опрос. На Машу и Дашу свидетели нашлись. Двух толстеньких девочек видели у конечной остановки экспресса № 777. Мол, обе были в оранжевых куртках и башмаках на платформе. Матери подтвердили. У Маши – красная куртка, у Даши желтая. У Маши – кроссовки на платформе, у Даши – башмаки на каблуках и с пряжками.

Ищейка участкового Голикова, действительно, от школы привела на автобусную остановку и залаяла.

Вот и всё.

Маша с Дашей пропали сразу после Костиной презентации.

Был конец школьной четверти. Народ перед Новым годом расслабился.

Но ударили наконец морозы, совпав, как всегда, с трагедией. Прошла первая снежная буря, намело снегу с запасом. И, хотя люди готовились к праздникам, воздух морозно оцепенел. Вечером после десяти все казалось льдом и мраком смерти. Снег под ногами скрипел адски зло.