Пирог с крапивой и золой - [35]

Дана согласно кивает, накручивая мои волосы на пальцы, натягивая кожу до жгучей боли. Мне хочется привстать на цыпочки, чтобы хоть немного умерить эту пытку. Но я терплю, чтобы не подтолкнуть ее к чему-нибудь более мерзкому.

— И как вы можете на это смотреть, — обращаюсь я к Марии и Кларе. Повернуть шею я не могу, Дана почти вырвала мне клок кожи на макушке, поэтому скашиваю слезящиеся глаза. — Вы же как две бессловесные рабыни при ней! Но вас двое, а она одна! Почему вы позволяете ей вытворять, что вздумается?!

Мария хочет что-то сказать, и даже открывает рот, но смотрит мимо моего плеча, на Клару — я почти чувствую, как та мотает головой, — и отворачивается. Глаза у нее злые и тоскливые. Мне так мерзко от их покорности этой избалованной твари, что даже мутит.

— Умница-Магдалена, ты-то должна понимать, что сила в знании. Но не в знании дат из истории или алгебраических формул. Гораздо важнее знать, кто кого целует, кто кого ненавидит. Кто и в чьи спальни ходит по ночам. Кто делит одного парня.

— Это низко… — слезы уже текут по моим щекам, их за мгновения студит октябрьский вечер. — Девочки никому не делали плохого. А я и пальцем не тронула Юльку!

— Ну-ну, — скалится Данута, выпуская, наконец, мои волосы из хватки. — Если кто-то занимается мерзостями, он должен быть готовым хранить их в секрете вечно. Любыми способами. Правда, девочки? — пальцы обеих сжались на моих предплечьях. — И если кто-то скрывает от полиции факты… Ты ведь так ничего и не сказала пану следователю?

И тут меня пронзает воспоминание. Кровь. Крошечные брызги, капли, мазки. Они повсюду в моей комнате. Данута в тот день изрезала мою папку с вырезками, набила ее крапивой. И вернула ее обратно, как-то миновав ловушку с пером. Что мог представить человек, застав такую картину? Стены моей комнаты почти не пропускают звук, поэтому мы с Касей могли скакать по кроватям, говорить по ночам, ловить в шкафу крысенка — и никто ни разу не отругал нас за шум.

Выходит, Данута слышала наш разговор, а может, только его часть. Юлия исчезла, а наутро я разгуливала с разбитым лицом. Вечером Дана проникла в мою комнату, чтобы вернуть истерзанную папку, и увидела комнату в крови. И той крови гораздо больше, чем я могла потерять, просто расшибив нос. Все это выглядело, будто… будто…

— Все не так, Дана! Мне нечего скрывать, — я отчаянно хочу, чтобы мой голос звучал уверенно.

Когда я говорила с паном следователям, то хотела просто закончить бессмысленный разговор. Я верила себе, своим словам. Но теперь… Я и сама не знаю. Неужели я сделала что-то, чего не могу вспомнить? Что-то, что повлияло на Юлию?

Мне сложно представить, чтобы я впустила ее внутрь. Напала со спины. Швырнула на пустую кровать так, что она разбила лицо о железную спинку. С губ сорвались первые темные капли. Кулаком ударила в ухо. Потом схватила за шею и трясла-трясла-трясла ее, пока голова моталась из стороны в сторону. Что я шипела ей в самое лицо, усевшись на грудь, выдавив из легких воздух? Чем угрожала?

— Нет! — вырывается у меня. — Я не видела Юльку! Не видела! И ничего ей не делала!

И голос, похожий на мой собственный, спрашивает тихонько:

— Откуда тогда эти картинки в твоей голове?

— Я ничего не делала! Я просто хотела, чтобы она ушла!

Когда спишь урывками, в какой-то момент перестаешь понимать, где кончается твой последний кошмар. Я просто сплю. И Кася в пушистом венке из крапивы ласково кивает мне — конечно, сон. Губы у нее не двигаются, глаза сплошь черные. Ш-ш! Нужно только упасть, и начнется новый.

— Ушла?! — истерически взвизгивает Данка. — Вот так просто, Магда?! Ты сама призналась в том, что сделала! Ты заставила ее уйти, чтобы больше не показывалась на глаза твоему милому Штефану! Вот только ты не подумала, что она может уйти вместе с ним!

При упоминании Штефана я отвлекаюсь от лихорадочных попыток осознать, что происходит на самом деле, а что выдумка.

— Плевать мне на него. И на Юлию, и на тебя! На всех мне плевать! На этот чертов пансион, ксендза, пани Ковальскую! Все, чего я хочу — чтобы это кончилось!

— Скоро кончится, — хихикает Данка.

Она сует руку в карман и извлекает гремящий коробок каминных спичек длиной почти с ее ладонь.

— Все совершают ошибки, Магда, — Данутино лицо становится задумчивым. — Ты, Юлия, Кася. Но в церкви я услышала прелюбопытную вещь: все, что нужно, — это раскаяться. Представляешь? Только и всего. Я готова принять твое раскаяние. Как тебе план?

Спичка царапнула по шероховатому боку коробка. Взметнулся желтый лепесток. В сумерках высветился острый подбородок Данки, глаза запали, но в их матовой глубине заплясали два серных огонька.

Клара вздрагивает, точно очнувшись:

— Дана, а ты не думаешь?

— Да, что ты собралась… — подхватывает Мария, но она их перебивает.

— Вы помните правила игры, девочки? Пока вы молчите — я молчу. Тишина за тишину, — Дана улыбается, обнажая мелкие зубы.

Я пытаюсь вырваться. Что она собирается делать?

— Держите крепко. Это очищение огнем.

Прикрывая огонек ладонью, как когда-то свечку, она приближается ко мне. Всего несколько секунд, и горящая каминная спичка оказывается возле моего лица. Я чувствую жар, он еще отчетливей из-за стылого воздуха. Дана задыхается от восторга.