Пирог с крапивой и золой - [37]

Я по-прежнему в форменном сером пальто с вырванными с мясом пуговицами. С подола хлопьями опадает подсохшая глина.

«Зачем пришла, красавица? Чего хочешь?»

— Хочу все вспять обратить, чтобы ошибок избежать. Чтобы человека сберечь.

— И не проси, не могу. Время не пятится, только вперед стремится. Пожелай другого.

— Хочу, чтобы год скорей закончился. Чтобы жизнь начать с чистого листа.

— И этого не могу сделать. Время — не конь и не собака борзая. Всему свой черед. Пожелай другого.

— Тогда хочу, чтобы Данута злобиться перестала. Мучать меня и девочек. Неповинные они, только слабые.

Дверь долго не отвечает мне. Я успеваю окаменеть, оттаять и ослабеть так, что колени едва держат меня прямо. Она высится надо мной, униженно ждущей, во всем великолепии старины — ни одна вульгарная доска не стесняет врезанный рисунок, светлые шрамы на гладком черном теле. Ладони, полные целебных листьев. Остророгий месяц, чашей опрокинутый над ними.

Мне вдруг становится ясно, что нужно сделать.

Я сую палец в рот и прокусываю кожу сколотым зубом. Боль стучит в унисон с пульсом. Складываю ладони чашей и прикладываю к тем, вырезанным по дереву.

— Защити от зла. Избавь от мучений.

Из-под рук моих вдруг начинают, теснясь, вырываться тугие листья. Я обжигаюсь и отдергиваю ладони, но уже поздно. Там, где только что были мои руки, моя кровь, сквозь старое дерево прорастает крапива. Молодая и жадная — до жизни, до пространства. Она все выплескивается наружу из небытия, а дверь начинает понемногу вибрировать, будто гулкие барабаны бьют далеко по другую сторону. Я завороженно наблюдаю за этим чудом, не в силах ни встать, ни отвести взгляд. Ритм становится все четче, вибрация все заметнее.

Ближе, громче.

Но как только дверь начинает выгибаться наружу, я понимаю — это не барабаны. Что-то стучит в черную дверь, пытаясь вырваться. Во рту пересыхает, и я пытаюсь отползти дальше по коридору.

Удары сокрушают Дверь.

Не надо!

Дверь почти срывается с петель, когда я, наконец, встаю на ноги и пускаюсь наутек. Двери классов распахиваются у меня за спиной, и летят во все стороны щепки, будто за ними взрывают боевые снаряды. Да где же лестница?!

Раздается последний удар нечеловеческой силы и треск, с каким падает старое дерево.

Прочь! Я должна убраться прочь, но проклятый коридор никак не заканчивается. Не решаюсь обернуться, но чувствую, как что-то смотрит мне в спину.

Пол устремляется к моему лицу. Я едва успеваю смягчить удар руками, но колени ударяются о паркет, и их пронзает острой болью. Все это длится лишь секунду, а в следующую нечто уже волочит меня за щиколотки к Двери. К тому, что скрывалось за ней. К тому, что исполняет желания.

Я кричу во весь голос, зову на помощь. Цепляюсь за каждую неровность, сдирая ногти до мяса, чтобы только остановить неумолимое скольжение. Но никто не приходит. Ничто не помогает.

Меня втягивает в проем, и последнее, что я вижу, — это кровавые джунгли и живые золотые лианы, едва подсвеченные луной из окна. Дверь захлопывается перед моим запрокинутым лицом с громовым стуком, и я падаю во тьму.

Следом приходит холод.

Все, что я могу из себя выдавить, — это жалкий истерический всхлип, и пар живого дыхания вылетает изо рта. Под ладонями — тонкое, острое, ледяное. Прокушенный палец токает. Неужели все это происходит со мной?

— Мария, Царица небесная… Мы, изгнанные… дети… — пытаюсь вспомнить хоть одну молитву, но в голове не смолкает назойливый звон, он смешивает все мысли. — Не могу, не помню…

Так холодно. Дыхание рвется на судорожные полувздохи.

Под руками хрустит и ломается. Да что же это?! Едва глаза приноравливаются к темноте вокруг, я понимаю, что очутилась в лесу.

Я стою на четвереньках на траве рядом с кострищем. Сердце замирает на миг, а после пускается диким галопом, грозясь переломать мне ребра. Это же наше кострище.

То самое…

Ветви бука, сомкнутые над моей головой, серебрятся на фоне бездонного черного неба с изморосью звезд.

Я в центре небольшой поляны, рядом со мной — небольшой круг, выложенный камнями. Если наклониться, я непременно увижу старые угольки. Те самые, что попробовали нашей крови прошлым летом. Лед сковывает нутро, я словно парализована. Только меленько дрожит прокушенный палец, упрямо продолжая кровить. Прежде чем я понимаю, что же произошло, на холодных углях вдруг вспыхивает оранжевое пламя. Высокое, но почему-то совсем не горячее.

На поляне есть кто-то еще. Едва переставляя закоченевшие ноги, я заставляю себя шагнуть в сторону и вижу ту, кто притаился в тени.

Дана стоит, безвольно опустив руки вдоль тела, и пялится на огонь, приподняв уголки губ. Ее волосы кажутся совсем черными и уже достают до ключиц. Пышный венок из молодой крапивы над белым лбом, огненное пальто. Наконец, она скашивает на меня черный глаз и обнажает два ряда мелких и очень острых зубов. Я делаю шаг назад.

Но вместо того, чтобы кинуться, Данка снимает пальто. Потом развязывает узел на воротничке, стягивает через голову форменное платье и остается только в сорочке и серых шерстяных чулках. Кончики ее волос уже достигают талии.

Почему-то от этого зрелища желчь подскакивает к горлу.