Пирог с казённой начинкой - [7]
— Ах какая волнительная дата! — Мультурминистр нежно приобнял Первого космонавта за талию. — Подумать только! Вы завершили свой полет и спустились сюда ровно полвека назад, день в день!
— Ну как бы почти… — застенчиво сказал Первый космонавт.
На самом деле полувековой юбилей должен был грянуть только через пару дней, но Праздник Приземления в губернии пришлось проводить раньше. В день календарной даты космонавта резервировала Москва, где намечались главные торжества — куда более масштабные и с бюджетом не чета губернскому. Максимум, кого из випов удалось бы заполучить в провинцию 12 числа, — так это Белку со Стрелкой.
— Вас, наверное, переполняют чувства, эмоции, да? — не отставал от гостя мультурминистр. — Нахлынули воспоминания? Память о пережитом? Вы ведь приземлились на этом самом поле, которое теперь носит ваше имя… Ну что, узнаете места? Узнаете?
Министр областной мультуры лукавил, и Первый космонавт знал, что он лукавит, а Министр знал, что Первый космонавт знает. На самом деле капсула приземлялась на другом поле, километрах в тридцати от этого. Но полвека назад тогдашние партия и правительство, крепко посовещавшись между собой, сочли реальные координаты чересчур секретными, чтобы открывать их народу. Позднее секрет был, конечно, раскрыт, но государственные персоны не перестали валять дурака. Поскольку подновлять ненастоящее место посадки было гораздо дешевле, чем заново обустраивать настоящее.
— Вы же понимаете, столько лет прошло… — Первый космонавт попытался дипломатично уклониться. — Да и память уже не та…
Однако Министра областной мультуры такой ответ не устраивал.
— Ну хоть что-то знакомое видите? — он вновь потянул гостя за рукав. — Вспоминайте, вспоминайте! Не уйдем отсюда, пока не вспомните!
Подавив вздох, Первый космонавт опасливо огляделся по сторонам. Справа от него уходили ввысь витые гирлянды сине-белых воздушных шариков, какие обычно заказывают в день открытия супермаркетов. Слева, возле эстрады, отплясывали дрессированные школьницы в серебристых комбинезончиках. Прямо по курсу колосились свежие барельефы, и если лица Циолковского с Королевым, ревниво посматривающих друг на друга, еще можно было опознать, то прочие были неразличимы, словно клонированные овечки Долли. Над барельефами распускались колючие металлические созвездья; каждая звезда необъяснимо смахивала на бубновый туз. Высоко над тузами специально обученный вертолет трепал на ветру фамилию Первого космонавта. Время от времени с неба сыпались парашютисты. У них у всех были патриотические красно-бело-синие парашюты.
— Кое-что вроде узнаю, — признал, наконец, Первый космонавт.
Он благоразумно не стал углубляться в детали. Ведь единственным более-менее знакомым предметом тут оказалась стела, увенчанная маленькой ракеткой. Точно такая же высилась в Москве, неподалеку возле метро «ВДНХ». С той разницей, что московская стела была чуть повыше и появилось года на три пораньше, чем губернская.
— Отлично! — возликовал Министр областной мультуры. — Я же говорил: захотите — вспомните! Так, что у нас дальше по плану? Ага, КВН имени вас, фейерверк, посвященный вам, космическая викторина про вас, экскурсия по вашим местам и, наконец, самое главное: переименование в вашу честь саратовской гармошки.
Последние слова Министра совсем смутили гостя.
— Может, не надо гармошку, а? — тихо взмолился он. — Ну зачем вам это? Я же все-таки не музыкант, а летчик-космонавт…
— Вас никто и не заставляет музицировать, — с улыбкой успокоил юбиляра Министр. — Подержите инструмент в руках, улыбнетесь на камеру — и привет. Я вам скажу честно: у нас в губернии этих гармошек осталось штук пять или шесть, музейная редкость, тайна производства утеряна, а играть по-настоящему умеет всего один старичок Кац, из бывших. Просто у вас, голубчик, международный бренд, а местной мультуре позарез нужны инвестиции. Переименуем гармошку — и, глядишь, какой-нибудь миллионер подбросит нам деньжат на развитие народных промыслов.
— Все равно как-то неудобно… — начал было Первый космонавт.
— А вашего мнения, между прочим, никто и не спрашивает, — все так же приветливо улыбаясь, перебил его Министр областной мультуры. — Мы же с вами по-хорошему, как с родным, а могли бы, знаете ли… Видите вон того гражданина? — Министр указал на крупного человека с задумчивым начальственным лицом. Рядом семенила квадратная женщина с глобусом подмышкой. — Это наш Сергей Борисович, известный ректор, правовед, депутат областной думы. В смысле финансов у него все в шоколаде, и даже более чем, но в смысле имиджа ему позарез нужен ребрендинг… А то пишут о нем разное… Короче, предупреждаю: если начнете рыпаться, ваше имя присвоят Академии права. Ни на что не намекаю, но я бы на вашем месте выбрал гармошку.
«И во всем вот этом весь я…»
Не будем обольщаться, граждане: давно мы уже не «самые читающие». Сегодня для широкой российской публики Николай Рубцов, например, — вообще неизвестная величина; в лучшем случае — автор текста стародавнего песенного хита Александра Барыкина «Букет» (1986). Для узенькой прослойки профессиональных литературоведов и горстки продвинутых читателей тот же Рубцов — по-прежнему талантливый писатель, лучшие стихи которого «ставят имя поэта в первый ряд имен русских поэтов ХХ века» (цитирую Биографический словарь 2000 года под редакцией П. Николаева). Но кроме непросвещенного большинства и продвинутого меньшинства есть еще и третья разновидность нынешних читателей: те, для кого Рубцов — не человек и не стихотворец, а знамя и бренд.
