Пираты неба - [66]

– Чего не спите? – осведомился он.

– Не спится, друг, – ответствовал за всех Стуколин. – Звезду Героя едем получать – разве уснёшь?

– Да ну? – изумился проводник. – А за что?

– Тс-с-с, – Стуколин поднёс палец к губам и с многозначительным видом оглянулся. – За подвиг!

Проводник так расторгался, что вынес из своего купе по баночке «Бочкарёва» каждому.

– О! – сказал Стуколин, дёргая за кольцо банки. – Вы – настоящий патриот.

Проводник остался доволен.

– Скажите, – обратился он к офицерам почти заискивающе, – вас Президент принимать будет?

Громов засмеялся. Проводник не понял причины смеха, но на всякий случай улыбнулся. Был он ещё очень молод (намного моложе наших офицеров), а потому многие вещи воспринимал со свойственным молодости пиететом.

– Что передать? – встрял вдруг захмелевший Лукашевич.

Проводник растерялся. Потом что-то про себя сообразил и сказал со смешком:

– Да заливаете вы, парни!

– Заливаем, – Стуколин не стал спорить: он был настроен благодушно. – Но за пиво – спасибо.

После Бологого новой, достаточно нейтральной темы для разговора не нашлось, и офицеры завалились спать. Утро они встретили на Ленинградском вокзале.

Было морозно, но солнечно. Офицеров встречали. Старый знакомый полковник Зартайский и при нём двое плечистых молодых людей в длинных узких пальто.

– Здравствуйте, товарищи офицеры! – гаркнул полковник, чем вызвал лёгкую панику, а затем – смешочки в толпе остальных встречающих.

– Здравия желаем, товарищ полковник, – Громов отдал честь, как то и полагается по уставу.

Лукашевича мутило, он не выспался, а потому буркнул что-то невнятное. Стуколин молча козырнул. Полковник по очереди пожал им руки и предложил пройти к машине.

С перрона Ленинградского вокзала свернули направо. Там, в небольшом закоулке, обнаружилась стоянка, где офицеров дожидался длинный чёрный (видать, правительственный) лимузин. Погрузив в необъятный багажник лимузина свои пожитки, офицеры разместились на мягком сиденье. Полковник сел впереди, рядом с водителем. Когда автомобиль уже выезжал Краснопрудную улицу, он повернулся к офицерам, положив локоть на спинку кресла:

– Как доехали, мужики?

– Нормально, товарищ полковник, – осторожно отвечал Громов.

Лимузин быстро набирал скорость. За тонированными стёклами проносилась Москва, но разглядеть что-нибудь не представлялось никакой возможности.

– А можно ехать помедленнее? – спросил Лукашевич.

– На столицу посмотреть хочется? – полковник понимающе усмехнулся.

– Конечно, – не смутился Лукашевич. – Я здесь последний раз был в десятилетнем возрасте, да и то – проездом.

– И я давно Москву не видел, – поддакнул Стуколин.

– Рад бы помочь, – сказал полковник, – но нельзя. Через час вас будет принимать Президент. Мы и так едва поспеваем.

– Так мы в Кремль едем? – восхитился Стуколин.

– Нет, – разочаровал его полковник, – но это не имеет значения.

Офицеры притихли. Хоть и трепались об этом в поезде и шутили, никто из них в глубине души всерьёз не верил, что их будет принимать и награждать сам Президент. Грузная фигура этого измученного огромной властью человека давно воспринималась ими как некий символ современной государственности, абстракция. А вот теперь им предстояло увидеть эту «абстракцию» воочию, увидеть, пожать руку, побеседовать. Лукашевич вдруг поймал себя на том, что лихорадочно вспоминает все анекдоты, когда-либо слышанные о Президенте: от старых-бородатых, переделанных из мрачноватых историй о жизнедеятельности дряхлого генсека, до современных – язвительно-злых. «Ну вот, – подумал Алексей, – всякая чушь лезет в голову. А ведь это Президент – не хухры-мухры». Но вместо прилива патриотизма, которого вроде бы следовало ожидать, Лукашевич испытал совсем другие чувства: вспомнив наиболее смешную и злую шутку, он затрясся от беззвучного смеха. «Всё-таки я – бессердечная и беспринципная скотина», – подумал Лукашевич с облегчением.

Лимузин тем временем выехал на Щелковское шоссе, справа и слева потянулись промышленные кварталы, и смотреть стало совсем не на что. Полковник снова повернулся в своём кресле:

– Как, мужики, по стопочке коньяка примем?

– Неудобно, – сказал Громов.

– Неудобно только штаны через голову надевать, – ответил стандартной армейской шуткой полковник. – Я вам потом «Антиполицая» дам. Совершенно отбивает запах. А коньяк хороший, французский, двадцатилетней выдержки.

Перед хорошим французским коньяком двадцатилетней выдержки офицеры не могли устоять. Полковник, покопавшись, извлёк из встроенного бара пузатую бутылку с чёрной наклейкой и набор одноразовых стаканчиков:

– Давайте, мужики, выпьем за русскую авиацию!

Офицеров привезли в какую-то загородную резиденцию. Трижды лимузин останавливали хмурые ребята с короткоствольными автоматами, проверяли документы. Наконец проверки закончились; последние ворота затворились, пропустив автомобиль на территорию; лимузин медленно покатил по узкой асфальтированной дорожке и остановился перед залитым ярким солнечным светом особняком в псевдоготическом стиле. Перед особняком росли два огромных и очень старых вяза с узловатыми и голыми ветвями; здесь, за городом, было очень холодно, и снег искрился на ветвях и на земле.