— Холмс, — я подлил себе восхитительного чая миссис Хадсон и отхлебнул, — очень хочется услышать от вас объяснение последней детали.
— Последней детали, Ватсон? — пробормотал он, изображая замешательство.
— Ваше замечание насчет акцента Жакаре, — напомнил я. — И почему он так рассвирепел.
— Он был один и потерпел поражение. Даже если бы Жакаре ухитрился сразить меня, его бы всяко убили меткие стрелки — вы и ваши помощники.
Я отмахнулся от скрытого комплимента.
— Потерпел он поражение или нет, — настаивал я, — ваши слова свалили его не хуже удара по ноге. Что вы такое вывели из его акцента?
Холмс вздохнул.
— С учетом загадочных смертей, сиамских близнецов и гигантского аллигатора, это дело вышло достаточно экстравагантным. Мне не хочется возносить тайну на новый уровень.
— Да будет вам, Холмс!
Он отпил из чашки и взглянул на последнее приобретение в нашей гостиной: портрет Леди Опасность, который мы получили от лейтенанта-коммандера Пауэлла, премного благодарного нам за победу над пиратами и возвращение семи полотен, похищенных из коллекции Амстердамского национального музея.
— Не важно, как это звучит, Ватсон, но вывод порой расходится с убеждением. — Он барабанил пальцами по чашке. — Жакаре почитал старого пирата Сен-Диабля во многом: в тактике, атрибутике, складе ума. Конечно, имелись некоторые внешние отличия — например, борода и повязка, однако в прочем Жакаре выглядел продолжением самого Сен-Диабля.
— Последователь, — сказал я. — Он изучил Сен-Диабля и подражал ему.
— Возможно, — ответил Холмс. — Это, конечно, самое вероятное объяснение. Но вам известно, что у меня хороший слух на разного рода языки и акценты. По ходу дуэли я был озабочен не столько выживанием, сколько анализом его произношения. И понял, что можно найти ответ, если не ограничиваться местностью, но также учитывать различные эпохи и эволюцию языка.
— Холмс! — возопил я. — Вы намекаете, что Жакаре и был Сен-Диаблем? Это абсурд! Ему бы уже было триста лет.
— Теперь вам ясно, почему мне не хочется обсуждать эту тему. Механизм подобного явления — как такое возможно — мне абсолютно не понятен. Но ответьте, Ватсон: если моя гипотеза настолько, как вы выразились, абсурдна, то почему мое замечание так его потрясло?
Я потерянно смотрел в пустоту; рука моя дрожала, когда я отхлебывал чай. Всем стараниям вопреки, я так и не смог ответить на вопрос Холмса.
