Пират - [37]

И еще она сказала:

— Мне не нужна одежда, когда я с тобой наедине.

Это было не совсем то, что говорила мне воображаемая девушка на воображаемой исповеди, но довольно близко.

* * *

Я не помню, сколько дней прошло — может, день, может, два или три. Помню только, что я стоял у кормового поручня и слушал наставления Жардена, обучавшего старшину-рулевого обращению со штурвалом, когда один из парней подошел ко мне и сказал, что мальчик в каюте хочет меня видеть. Я кивнул, спустился в каюту и узнал, что Мелин умер.

Мы похоронили его на закате, зашив в лишнюю парусиновую койку, утяжеленную ядром. Возможно, мне не стоит упоминать об этом здесь, но мы никогда никого не заставляли «ходить по доске». Я и не знал, что пираты так поступают, хотя был пиратом. Однако зашитого в парусиновую койку Мелина мы положили на доску и по окончании погребальной службы (команда пропела пару французских церковных гимнов, а я прочитал «Отче наш» и «Аве Мария» на латыни) шестеро мужчин подняли доску, один конец немного вынесли за борт, а другой приподняли — и Мелин соскользнул ногами вперед в Карибское море. Я никогда не забуду, как перегнулся через фальшборт и смотрел, как вода поглощает тело — сначала прозрачная, потом голубая, потом синяя, которая становилась все темнее и темнее, пока наконец Мелин не исчез из виду. Однажды я тоже умру, и тогда мне показалось, будто я наблюдаю за собственным погружением на дно морское. Есть могилы хуже той, что досталась бедному Мелину, и таких очень много.

Но могил лучше нет. Ни одной. Да покоится он с миром в ожидании Судного дня. Да обретет он вечный покой милостью Божьей, вот молитва его друга.

Мелин был нормандцем, высоким и сильным, почти белокурым. Немногим старше меня тогдашнего. Он улыбался обаятельной улыбкой, которую хотелось заслужить, и умел на разные лады менять голос, который порой звучал дружески и доверительно, а иногда зычно и грозно, словно громкоговорители на полицейских вертолетах. Он был метким стрелком и отличным охотником-следопытом и часто рассказывал о своих матери и сестре, когда мы, досыта наевшись и выпив немного вина, сидели у костра. Больше я ничего о нем не знаю. Даже не знаю его имени.

Когда погребальная служба закончилась, я сказал команде, что, по обычаю Берегового братства, мы выберем нового капитана голосованием. С выборами мы подождем до утра, чтобы все могли хорошенько подумать.

Как только я сказал это, голос подал парень по имени Янси. Он потребовал провести выборы прямо сейчас и хотел, чтобы все проголосовали за него. Нет, сказал я, так не пойдет. Сейчас мы должны думать о Мелине, и всем нам нужно немного времени, чтобы решить, кто лучше всех подходит на роль капитана.

Он начал спорить, но я велел ему заткнуться — или я сам заткну его.

Здесь мне трудно оставаться до конца честным. На самом деле я не хотел быть капитаном — во всяком случае, не рвался. Слишком большая ответственность. Если бы не одно обстоятельство, я бы легко уступил Янси или согласился провести голосование сегодня же, как он требовал.

Правда же такова: мне хотелось провести ночь наедине с Новией, которая рисовала на бумаге мои портреты, пока ждала меня в капитанской каюте. К тому времени мы уже не раз занимались любовью, но для меня это по-прежнему было внове, и мне не терпелось снова лечь с ней. А поскольку для этого нам нужна была капитанская каюта или каюта одного из помощников, рисковать сегодня я не хотел. Поэтому я сказал Янси, что до утра ждать недолго. Он меня, похоже, недолюбливал и уж точно остался недоволен таким моим решением. Тем не менее я настоял на своем.

Той ночью, когда мы с Новией лежали на широкой постели, устроенной на полу из двух одеял, я спросил:

— Как тебе удавалось скрывать от всех на корабле, что ты женщина?

Она ухмыльнулась.

— Моим главным страхом была порка. Мужчин раздевают по пояс перед поркой, и потому мне приходилось хорошо себя вести. Я надеялась, что, если дело дойдет до наказания, меня просто поставят внаклонку над пушкой и отстегают, как остальных мальчишек, не спуская с меня штанов. Но меня так ни разу и не наказали. А как ты стал капитаном, Крисофоро? Ведь ты был простым матросом, когда пел под окном в Корунье.

— Возможно, я снова стану матросом после завтрашнего голосования, — сказал я. — Я расскажу тебе обо всем позже. Ты искала меня?

— Конечно. Он запретил мне видеться с тобой, и ты уехал. Я хотела наняться матросом на твой корабль. Чтобы только ты один знал, кто я на самом деле, и никто больше. Когда он ослабил бдительность, я сбежала. Я купила матросскую одежду и переоделась в спальне у подруги. Твой корабль уже отплыл, но я узнала куда. Я нашла корабль, тоже идущий в Вест-Индию, и нанялась на него. Меня приняли за мальчика и поручали мне разные дурацкие дела, не требующие особого Умения. Когда мы вступали в бой, я подносила порох к орудиям. — Новия рассмеялась. — В пудре я хорошо разбираюсь, но я умолчала об этом[4]. Честное слово, Крисофоро, это было не трудно. Мы спали в одежде.

— Разумеется, — сказал я. — Все матросы спят в одежде. Ведь в любой момент могут скомандовать «свистать всех наверх!» — да и вахты продолжаются всего четыре часа.