Пионеры воздушных конвоев - [60]

– Буду садиться на брюхо, – крикнул он. – Экипажу приготовится к покиданию самолёта.

– Есть приготовиться к прыжку, – услышал штурман голос стрелка-радиста.

– Командир, я должен быть с тобой, – прокричал Александр, но не услышал своего голоса.

– Всем покинуть самолёт и штурману тоже. Это приказ.

Времени на раздумье не оставалось, Александр открыл аварийный люк и вывалился из самолёта. После тёплой кабины лицо обожгло жгучим морозом. Раскрыв парашют и оглядевшись, он не увидел ничего, кроме удаляющегося от него самолёта, летевшего с правым креном, довольно резко снижаясь. За ним от правого двигателя тянулась полоса тёмно-серого цвета.

Приземлился Александр не совсем удачно. При спуске земли он практически не видел. Большая скорость снижения и плохая видимость не позволили вовремя сгруппироваться. В такой ситуации, результатом встречи с землёй вполне мог стать перелом ног, но его спасло то, что в момент, когда ноги коснулись снежного наста, сильный порыв ветра подхватил парашют, прижал его к земле и с довольно большой скоростью потащил по камням.

Когда парашют дёрнуло, Сорокина бросило лицом вниз и сильно ударило о снежный наст, который был утрамбован северными ветрами. Его несло по этому насту всё быстрее. И скорее интуитивно, чем осознано, он достал нож и обрезал стропы…

Александр очнулся от холода. Несмотря на меховой летный комбинезон и унты, мороз пробирал до костей. Сел – боли нет. Попробовал согнуть ноги, руки – всё работает нормально. Одно причиняло неудобство: было такое ощущение, что лицо покрылось коркой льда. Он дотронулся до носа – резкая, невыносимая боль пронзила всё тело, сознание вновь на несколько мгновений оставило его.

Вновь придя в себя, Александр осмотрелся и обнаружил, что снег вокруг его головы пропитан кровью. Его затошнило. Он лежал на боку и, осматривая пространство, которое его окружало, пытался рассуждать: если я чувствую боль и тошноту – значит жив, а если жив, то надо бороться за жизнь. Он вдруг обнаружил, что на нём болтаются обрезанные парашютные стропы, самого парашюта не было видно. «Кто же их обрезал? Неужели я? Как мне удалось это сделать?»

Он попытался перевернуться на другой бок, это ему удалось. Мысли опять запрыгали в голове: «Вот нож, значит точно стропы резал я, наверное, ветром несло парашют, пришлось от него избавиться… Но лежать нельзя, можно замёрзнуть… Надо что-то делать… Прежде всего перевязать рану, лицо сильно повреждено при приземлении».

Он сел, достал из кармана индивидуальный пакет, зубами разодрав прорезиненную ткань, вынул из него всё содержимое.

Превозмогая боль, ватным тампоном промокнул лицо и насколько это было возможно вытер сочившуюся кровь. Зеркала не было, приходилось всё делать наощупь. Сняв шлемофон, Александр обмотал бинтом всё лицо, оставив только прорези для глаз. «Вот теперь лицо не обморожу, – подумал он и усмехнулся. – Интересно, что там от этого лица осталось? Жалко перевязку не смогу сделать, бинт, наверное, присохнет, – и опять усмехнулся. – Голова совсем не работает, какая перевязка, ведь бинта-то совсем не осталось».

Так, рассуждая сам с собой, штурман завершил «лечение», на которое был способен, Немного передохнул, встал на ноги и, пошатываясь, побрёл в ту сторону, куда, по его мнению, скрылся самолёт.

Поиск

Передав вместе с машинами самолётную документацию инженерной службе Уэлькальского полка, перегонщики с Аляски получили команду грузиться в транспортник, который уже стоял «под парами». Прогретые двигатели самолёта были наготове и ждали команды на взлёт. Лётчики оперативно поднялись на борт по алюминиевой стремянке, привычно размещаясь в зелёной утробе пузатого «американца».

– Могли бы и обедом покормить, – проворчал один из пилотов-истребителей, расстёгивая меховой реглан и усаживаясь поудобнее для сна.

– Да где уж там, покормят. Тыловики, поди, опять экономят, – поддержал разговор сидевший рядом с ним младший лейтенант из новичков. Новички, надо сказать, отличались особой запасливостью. Он достал из планшетки заныканную шоколадку, разломил пополам и, отдавая половинку соседу, продолжал: – На, пожуй, а то заболеешь, за кем в строю летать буду.

– Это ты, Гена, молодец, хоть и молодой, но соображаешь. Я думаю, что если так пойдёт и дальше, то очень скоро станешь хорошим лётчиком.

– Зачем издеваешься, я же от души. Наверное, надо было самому съесть, тогда бы точно лучше бы стал летать, – поддержал шутку молодой пилот.

– Не, из жмотов хорошие пилоты никогда не получались. – философски заметил сосед. – А из тебя получится.

Этот разговор привёл всех в благодушное настроение. Но постепенно суета улеглась, и пассажиры успокоились. Прошёл час после взлёта, шли над морем, полёт проходил нормально. Двигатели гудели ровно. Перегонщики, расслабившись после тяжёлой работы, дремали. Внезапно открылась дверь пилотской кабины, из-за которой высунулась голова бортмеханика. Он глазами отыскал Гамова и махнул ему рукой, приглашая в кабину пилотов.

– Что там стряслось? – проворчал комэск, нехотя поднимаясь с насиженного места. – Не иначе, как на связь с командиром.

Войдя в кабину, он почувствовал какое-то напряжение. На первый взгляд всё как будто бы нормально, в полумраке кабины силуэты членов экипажа, все спокойно работают, на циферблатах нервно подрагивают стрелки приборов, подсвеченные фосфором, со стороны радиста тихо пищит морзянка. Спокойно, но в то же время что-то не так.