Пионер, 1954 № 09 - [8]
И Чаган продолжал стоять посреди пиршественного чертога, озирая надменно и бесстыдно всех, кто сидел за столами.
В распахнутую дверь следом за своим предводителем уже вломилась целая толпа его вооружённых телохранителей. Это был всё могучий и рослый народ со свирепыми лицами. Оружием их были луки и сабли. Из колчанов торчали оперения страшных татарских стрел; стрелы были огромны - на двести шагов они насквозь пробивали панцыри!…
И телохранители Чагана ждали только знака своего повелителя, чтобы обнажить сабли и ринуться на русских…
Когда Андрей Ярославич огибал кресло Невского, двигаясь на Чагана, Невский незаметно для других могучей рукой стиснул запястье опущенной руки брата. Это был тайный приказ старшего: утихни, дескать, остановись. И князь Андрей подчинился. Всё ещё с багровым от гнева лицом, тяжело дыша, он всё же возвратился на своё место.
А тогда спокойно и величественно поднялся сам Невский.
Благозвучным голосом, заполнившим всю палату, он на татарском языке обратился к Чагану:
- Я вижу, - сказал Александр, - что ты далёк, царевич, от пути мягкости и скромности. И я о том сожалею… Лучше проложи путь дружбы и согласия!… В тебе мы чтим имя царёво, и кровь, и кость царскую… Но и тебя самого мы знаем: ты сказал справедливо! Ты - Чаган. У нас, у русского народа, также есть мудрые изречения. Одно из них гласит: «Годами молод, зато ранами стар!» Это я прилагаю к тебе.
При этих словах Невский величественным движением руки указал на белевший на щеке Чагана рубец от сабли.
И сразу преобразилось лицо юного монгола. Уже и следа не было в нём от той оскорбительной наглости, с которой он только что глядел на Дубравку, и того вызывающего высокомерия, с которым он озирал всех.
Ропот одобрения словам Александра донёсся из толпы телохранителей Чагана.
А Невский, после мгновенного молчания, закончил слово своё так:
- У нас тоже не в обычаях народа отлучить от котла даже случайно забредшего путника. А ты на свадебный пир пожаловал. Так войди же в застолье наше к прими от вас вот эту чашу дружбы и почёта!…
Александр поднял серебряный, полный до краёв кубок, отпил от него по обычаю сам и протянул ордынскому царевичу. Затем он сошёл со своего места, дабы уступить его незваному гостю.
Чаган, как видно, сильно взволнованный словами и поступком Невского, склонился перед ним в поясном поклоне, приложа руки к груди.
Потом он снова выпрямился, обвёл взором весь пиршественный чертог и ответил Невскому на своём языке, придавая своей речи торжественность и высокопарность. Так полагалось по ордынским обычаям беседовать знатным.
- Русские - это народ великий, многочисленный. А ты, Искандер (так называли Александра татары), и среди такого народа выделяешься изо всех! И нашему народу известно прозвание твоё: «Тот, кто на Неве победил». Имя твоё среди четырёх морей уважается. И недаром Батый - да будет имя его благословенно! - держит тебя возле сердца своего!…
В этот миг княгиня Дубравка решительно и гордо поднялась со своего трона и покинула свадебное застолье. Тётка её княгиня Олёна последовала за ней.
Татарин заметил уход Дубравки и понял, что этим юная княгиня выразила свой гнев и своё отвращение к нему, к Чагану. У него злобно сощурились глаза. Но, хитрый и вероломный, он тотчас же подавил свою ярость.
Однако он с досадою понял, что Невский перехитрил его. Теперь Чаган был гостем, принявшим приглашение за стол, и уж не мог учинить кровопролитие: этим бы он осрамил честь своего рода!
Невский был тоже разгневан самовольным уходом Дубравки. Но совсем другая причина была для этого гнева. Александр знал, что свадьба Андрея и Дубравки вызвала раздражение в Орде! Он знал, что если Батый не ответил на сближение двух русских княжеств немедленным карательным походом на Владимир, то лишь потому, что силы его в этот год были связаны борьбой с ханом персидской орды - Ху-лагу.
Однако Александр Ярославич не сомневался, что Чаган послан с дурной целью. Если бы сейчас вот ему, Александру, не удалось потушить ссору и пролилась бы кровь, то, быть может, отряды хана Неврюя, кочевавшие поблизости, уже назавтра громили бы Владимировщиву… Уход Дубравки с пира, несомненно, озлобил и оскорбил Чагана. «Девчонка, строптивица!… - думал в негодовании Невский. - Да если бы ты знала, сколько безвинных жизней может загубить этот дьявол, только бы дать ему причину! Знала бы ты, какая сатанинская сила повинуется одному слову этого кумысника!… Нет, сколько разумения моего хватит, не дам я им снова реки русской крови пролить! А с тобою, великая княгиня Владимирская, я потолкую ещё…»
Такие мысли пронеслись в голове Александра. Но внешне он был попрежнему спокоен и обходился с Чаганом, как гостеприимный хозяин.
Хитрый татарин, оскалив в улыбке зубы, осведомился у Александра, куда исчезла молодая княгиня и не напугалась ли она его прихода. В ответ Александр заверил его, что княгиня Аглая Дубравка слабого здоровья; к тому же она только недавно совершила тяжкий и длинный путь - от Карпат до Клязьмы. А сейчас она почувствовала-де крайнюю усталость, и поэтому та, что ей вместо матери, и увела её отдыхать.
