Пионер, 1954 № 09 - [2]
Были и другие недобрые доходы у купца Чернобая: он отдавал свои куны в долг обедневшим людям. А после, как придёт срок платить, в три раза больше сдирал с должника. А коли не уплатишь, то забирал к себе в холопы: отрабатывай!…
По воскресеньям сам любил Акиндин Чернобай получать мостовое. Большая кожаная сумка с медной застёжкой и сейчас висела у него на боку.
Иной раз проезжающий отстранял Гриньку - не хотел платить. Тут, заслышав такое, словно жирный, чёрный паук-мизгирь, почуявший муху в своей паутине, выбегал из-под моста Чернобай.
И тогда - горе жертве!
Простые владимирские горожане и окрестные пахари - смерды, везущие во Владимир хлеб и овощи на продажу или что другое, те и не пытались спорить с купцом-мостовщиком. Они боялись его. «Змий, чисто змий!» - горестно говорили они о Чернобае.
Безмолвно, с тяжёлым вздохом отдавали они ему за проезд из любого товара, отдавали с лихвой. А проехав мост и не вдруг-то надев шапчонку, нет-нет, да и оглядывались и принимались хлестать кнутом изребрившиеся, тёмные от пота бока своих лошадей.
Того, кто пытался миновать мост и незаконно проехать бродом, Чернобай останавливал и возвращал. С багровым, потным лицом, поклёванным оспой, вразвалку приближался он к возу бедняги и, опершись о грядку телеги, кричал тонким, нечистым, словно у молодого петуха, голоском:
- Что, провинился, дружок?… Теперь плати, тряси кошель!
Если крестьянин упирался, то Акиндин Чернобай тащил его с воза. Да ещё и кулаком ударит в лицо…
Но так как сиживал он возле моста лишь по праздникам, то решил принять меры, чтобы и без него никто не смел переезжать речку бродом. И вот какое лихое дело измыслил купчина. Приказал он своим работникам утыкать всё дно и справа и слева от моста острыми обломками кос и серпов.
Сколько лошадей перепортили из-за него мужики!…
Один раз народом сбросили его с моста в Клязьму. Он выплыл.
Пьяный бахвалился Чернобай:
- Мне княжеской дворецкой - кум. Он у меня дитя крестил… У меня многие сыны боярские в долгу. А платить им нечем. Охо-хо-хо! Да и сам великий князь Андрей свет Ярославич знает меня, худого! Ну, а не поладим мы с князем, то я не гордец: подамся в Новгород Великий. И там меня, убогого, знают. Меня и там в купцы запишут.
…К мосту через Клязьму близился высокий, могучий всадник на статном вороном коне с жёлтыми подпалинами. Он был в красном шёлковом плаще с золотыми разводами, без головного убора, в сафьяновых зелёных сапогах с загнутыми носками.
Весь его облик был исполнен высокой, резкой и мужественной красоты. Волнистые светлые, золотого отлива волосы откинуты назад. Глаза большие, грозно-голубые, с длинными чёрными ресницами. По виду он только что вступил в пору первого мужества. Небольшая русая бородка опушала его подбородок. Щёки сквозь загар пылали алым румянцем…
Изредка всадник привставал на стременах и бросал взгляд назад: далеко отстав, за ним мчалась его свита - несколько конников в сверкающих на солнце кольчугах и шлемах и несколько человек в богатых плащах.
Город всё близился, раздвигался, крупнел. На своём высоком, крутояром берегу столица Северной Руси похожа была издали на огромный белый и золотой мыс, испещрённый синими, алыми и лазоревыми пятнами.
Белой и золотой была широкая и возвышенная часть мыса, а идущий книзу его угол был тёмным и почти совсем лишён белых и золотых пятен.
Белое - это башни и стены кремля, храмов, монастырей. Золотое - кресты и купола церквей и обитые золочёной медью гребенчатые кровли княжеских палат и боярских теремов. Эта часть Владимира называлась Верхний город, Гора, Кремль.
Тёмным же углом исполинского мыса виднелся издали совсем не ограждённый стенами городской посад. Здесь обитали ремесленники, владимирские огородники да пригородные смерды монастырских и боярских земель.
Теперь могучий всадник вместе со своим конём казался против города не больше макового зёрнышка…
Вот на той стороне, у подошвы крутого откоса, на зелёной кайме приречья хорошо стали различимы сизые большие, словно кованые, кочаны капусты, гогочущие раскормленные гуси и даже яркие разводы и узоры на платках и сарафанах женщин, работающих на огороде.
Через Клязьму слышны стали звонкие, окающие и, словно бы где-то в лесу, перекликавшиеся голоса огородниц.
Вот и мост. Витязь попридержал коня. С седла ему стало видно, что мост худой: конь может оступиться. Всадник нахмурил брови и покачал головой. Потом спешился и взял коня под уздцы.
Мостовой затвор был опущен и преграждал въезд. Витязь остановился в недоумении: ведь вот как будто только что сидел тут похожий на воробышка малец, сидел на этой самой перекладине, и вдруг как ветром его сдуло!
А между тем внизу, под ветлою, происходило вот что. Когда Гринька завидел всадника, то сразу понял, что это едет кто-то из знатных. А потом и признал его. Да и как было не признать, когда столько раз, бывало, глазел мальчуган на этого человека в его частые приезды во Владимир, жадно смотрел вместе с другими ребятишками, уцепись где-либо за конёк крыши или с дерева. Стремглав ринулся Гринька с моста под берег, прямо к хозяину, дремавшему над своими удочками. С разбегу малец чуть не сшиб купца в воду.
