Пионер, 1954 № 03 - [9]
Всё, что есть в моём детстве и юности светлого и прекрасного, связано с чудесным человеком - моей второй матерью Ниной Александровной Заневской.
3. Головачёва,
воспитательница детского дома № 21,
город Москва.
Мама - это первое слово, которое ты произнёс. И первое лицо, которое ты начал узнавать, которому стал улыбаться, - это лицо твоей мамы. И первый в своей жизни шаг ты сделал, держась за руку своей матери… Даже если у тебя очень много друзей, наверно, никто из них не обрадуется твоему успеху больше, чем мать, и никто больше неё не опечалится, если с тобой стрясётся какая-нибудь беда. И как бы много она о тебе ни заботилась, как бы ни была преданна тебе, она не требует награды за это: она мать и не может поступать иначе. Если случалось тебе с ней надолго расставаться, ты, вероятно, чувствовал, как тебе её не хватает и как хорошо, когда она рядом с тобой. Но когда вы вместе, всегда ли ты ценишь это?
Мы напечатали здесь пять писем. В этих письмах наши читатели рассказывают о том, как любят и ценят они своих матерей. Но вот ещё одно письмо, шестое. Его написала московская девочка, имя и фамилия которой нам неизвестны. Мы знаем только, что она учится в 605-й школе.
«Я очень люблю каток, - пишет неизвестная девочка. - Никакая сила не может удержать меня дома в воскресенье. Один раз мама не позволила мне идти на каток (для этого была важная причина), но мне ужасно не хотелось сидеть дома, и в конце концов мама отняла у меня коньки. «Ах, так! - сказала я. - Тогда уж я ни за что не останусь!» И я ушла и весь вечер прокаталась на чужих коньках… До сих пор не могу забыть, какое было лицо у мамы, когда она мне открыла дверь. Это - самое плохое воспоминание во всей моей жизни».
Мы верим девочке. Такое воспоминание может долго мучить человека. Пройдёт много времени прежде, чем оно изгладится из её памяти. А может быть, воспоминание это всегда будет жить в её душе, и, даже став взрослой, она будет с болью и стыдом вспоминать, как когда-то в детстве обидела свою мать.
От всего сердца желаем тебе никогда не испытывать таких минут. Пусть ни сейчас, ни после, когда ты вырастешь, ты не сможешь упрекнуть себя ни в одном дурном, неуважительном поступке по отношению к твоему лучшему другу - матери. Пусть никогда никакая горечь не примешивается к твоим мыслям о её доброте и заботливости, о её всегда открытом для тебя сердце. И если до сих пор случалось тебе хоть изредка, хоть невзначай быть невнимательным к своей матери, скажи себе: этого больше не будет.
Твоя мама - большая труженица. Но занимается ли она домашним хозяйством, работает ли счетоводом или врачом, дояркой или учительницей, кондуктором или агрономом, она всегда помнит о тебе, заботится о тебе. Она сидит возле твоей кровати, когда ты болен, она хлопочет о том, чтобы в январе у тебя была ёлка и чтобы летом ты хорошо отдохнул. Она не забывает отдать в починку твои башмаки и сшить для тебя тёплые рукавицы. Её любовь всегда деятельна. И если ты бежишь усталой маме навстречу и помогаешь ей снять пальто, если ты не даёшь ей пойти на кухню и сам разогреваешь обед, если ты помогаешь в домашних делах и делаешь всё, чтобы доставить маме радость и покой, - не считай это своей заслугой: это твой долг.
КАЗАЛОСЬ МНЕ…
Рашид Рашидов
Рисунки А. Ливанова.
Однажды всакле шапку я
Подкинул так умело,
Что шапка новая моя
До потолка взлетела.
И вэтот день, клянусь, друзья,
Казалось мне бесспорным,
Что самый сильный - это я
В ауле нашем горном.
Мои товарищи кругом
Меня превозносили.
Они, как я, под стол пешком
Ещё в тот год ходили…
Когда по горной крутизне
Я в тихий час заката
Скакал впервые на коне,
Держась за спину брата,
То мне казалось, что уже
Я стал джигитом смелым
И мчусь с отвагою в душе
Вперёд, к вершинам белым.
Вы понимаете меня,
И ясно вам, ребята,
Что я свалился бы с коня,
Не будь со мною брата.
Когда впервые переплыл
Я речку с видом важным,
То про себя, друзья, решил,
Что стал пловцом отважным.
Потом смотрел я в синеву,
С товарищем поспоря,
Что без труда переплыву
Теперь любое море.
Но в этот час сама река
Смеялась надо мною.
Была она не широка:
Два метра шириною.
Когда за партою, друзья,
В тетради, на листочке,
Впервые в жизни вывел я
Две стихотворных строчки,
То показалось в классе мне,
Что стал я вдруг поэтом,
Известным каждому в стране
По книгам и газетам.
Но те стихи не вышли в свет:
Ведь было мне двенадцать лет…
Стихи ли пишешь в тишине,
Форсируешь ли речку,
Иль скачешь в горы на коне,
Держа в руке уздечку,
О славе вправе ты мечтать,
Но, добиваясь цели,
Учись, товарищам подстать,
Быть скромным в каждом деле.
Перевёл с даргинского
Я. Козловский.
Детство Бориса Житкова
Корней Чуковский
Рисунки Ф. Лемкуля.
I
С Борисом Житковым я познакомился в детстве, то есть ещё в девятнадцатом веке. Мы были однолетки, учились в одном классе одной и той же Одесской второй прогимназии, но он долго не обращал на меня никакого внимания, и это причиняло мне боль.
Я принадлежал к той ватаге мальчишек, которая бурлила на задних скамейках и называлась «Камчаткой». Он же сидел далеко впереди, молчаливый, очень прямой, неподвижный, словно стеной отгороженный от всех остальных. Нам он казался надменным. Но мне нравилось в нём всё, даже эта надменность. Мне нравилось, что он живёт в порту, над самым морем, среди кораблей и матросов; что все его дяди - все до одного - адмиралы; что у него есть собственная лодка, кажется, даже под парусом, и не только лодка, но и телескоп на трёх ножках, и скрипка, и чугунные шары для гимнастики, и дрессированный пёс.
