Пионер, 1951 № 10 - [6]
- Шестнадцатого нема, - засмеялся рыбак. - Что есть, всё отдаём, без остатка. Вон они! Часу не пройдёт - здесь будут. Ветерок - то свежеет.
- То-то и беда, что свежеет, - сказал капитан, глядя на горизонт. - Я бы и день простоял, кабы не свежел, а так, боюсь, дорого мне этот час обойдётся. Ну, да ладно, постоим, подождём, за тем пришли. Я уж с мостика не пойду, а вы, Зоя Павловна, пошли бы угостили гонца, за такую весть угостить стоит…
Ветерок, и вправду, свежел. Уже не ветерок, а настоящий ветер катил мутные волны, уже посвистывало в снастях. Отставшая реюшка быстро приближалась к пароходу и скоро так же, как и первая, обронив паруса, подчалила к борту.
На борту уже ждали. Ловкие матросские руки один за другим хватали сундучки, мешки, узелочки, поданные снизу, а потом цепкие, как котята, чуть не все разом вскарабкались на борт шесть загорелых девочек и девять мальчиков.
Зоя вышла к ним и не успела шагу ступить, как высокая девочка в латаных лыжных штанах, в ватной курточке нараспашку, в тёплом платке на голове, раскинув руки, взвизгнула на весь пароход и с разгону кинулась Зое на шею.
Зоя не узнала, а скорее догадалась, что это Люба Ершанова. Но не успела Зоя словом перекинуться с Любой, как та опять завизжала:
- Ой, Борька! Ребята, смотрите, Борька Кудрявцев! Наш, зеленгинский!
- Ну, вот что, ребята, - сказала Зоя, осмотрев лихую ватагу, - первым делом в баню. Вот вам мыло, вот мочалки, вот полотенца…
Тут за плечо тронул Зою тот рыбак, что первый подошёл к пароходу.
- Прощайте, девчата, и вы, хлопцы, прощайте, - сказал он. - Дома кланяйтесь да нас не забывайте… А вам спасибо за ребят. Ну, мне пора. Счастливо добраться! - И, ловко перескочив через борг, он спрыгнул на палубу реюшки…
После бани, умытые, причёсанные, в чистой одежде, ребята собрались в салоне. Тут они вели себя потише и держались спокойнее.
Зоя села в уголке, между Борей и Любой, и слушала их рассказы.
- А меня совсем брать не хотели, - говорила Люба. - Папа не взял, и дядя Паня не взял, а я маму упросила и забралась на рыбницу с ребятами. И вот, Зоенька, привезли нас под Гурьев. Я дня три привыкала, а потом за повара стала работать. На всё звено варила. Ну, и сетку когда переберёшь да починишь. Это я скоро привыкла. А вчера у нас, Зоя, происшествие было: стали невод выбирать, а в мотне что-то бьётся. Думали, белужина, а там тюлень оказался, здоровенный, чуть меня не укусил…
- А ты где же жила-то, Люба? - перебила Зоя.
- Тут и жила, на реюшке. Вы не думайте, у нас там просторно, чистенько, даже занавесочки есть. У нас в звене одни женщины. И шкипер - женщина, да вы её знаете, Груша Истомина. Помните, в волейбол хорошо играла? Да какой ещё шкипер-то!
- А чего же вы ели?
- Как чего ели? - удивилась Люба и даже глазами заморгала. - Рыбу ели, хлеб ели, кашу, помидоры, арбузы. Мы раз на завод ходили, там даже мороженое ели. И кино смотрели. Это мы две недели, как в чернях, а то все в море были, там что хочешь есть. Нам, Зоя, кефаль попалась; я одну засушила, с собой везу, в школу, для музея. Хотите покажу?
Интересно всё-таки, черноморская рыба, а как у нас прижилась…
- Ладно, после покажешь свою кефаль… А скажите, ребята, куда вы Сержана девали?
- А Сержан в другой колонне. Они в Богатом култуке промышляют. Да не бойтесь, не пропадёт. Есть о чём беспокоиться…
Но у Зои на этот счёт было особое мнение. Теперь, когда все остальные ребята были на борту, больше всех её беспокоил Сержан.
Оставив ребят, она написала длинную радиограмму.
И опять полетели над морем запросы и ответы. Имя Сержана Амангельды столько раз в этот день повторялось по радио, что будь Сержан другим человеком, он возомнил бы себя героем.
Но Сержан не слушал радио и не мог слушать.
В тот самый день и в тот самый час, когда ребята перебрались на борт «Ломоносова», Сержан был в самой северной части Каспийского моря. Он плыл, стоя на носу передовой реюшки, и держал в руках щуп - тонкий шест, глубоко опущенный в воду. Позади широким фронтом, кренясь под напором оранжевых дублёных парусов, шли остальные суда бригады; и бывалые рыбаки ждали сигнала, который должен был подать этот мальчик, первый год промышлявший в море.
Сержан, казалось, рождён был для Каспия. С первых дней, попав на реюшку, он быстрыми чёрными глазами ощупал каждую снасточку, каждый гвоздик, каждое колечко. Чего не понимал сам, спрашивал, не стесняясь, а неделю спустя уже и советовать стал звеньевому.
На реюшке он прижился сразу и работал наравне со взрослыми рыбаками. Он ставил и убирал паруса, стоял на руле, вымётывал за борт сети, а вечерами, когда затихал ветер, при свете «летучей мыши» чинил сети, и челнок, как заводной, мелькал в его цепких руках.
Но вовсю развернулась его рыбацкая удаль только под конец, когда разрешили лов в чернях.
Стоя рядом с бригадиром на носу реюшки, Сержан учился нащупывать рыбу, идущую в глубине, под днищем кораблика, и скоро таких успехов добился в этом хитром искусстве, что бригадир, поверив в его талант, часто торжественно вручал ему щуп.
Каким-то особым рыбацким чутьём Сержан сразу определял и размер и направление косяка, и не было случая, чтобы он промахнулся.
