Пинка Удаче - [29]

— Так точно, Ваше Величество! В народе сие именуется «пятая молодость». Именно в народе! Причем, речь идет всего лишь о зеленях… о зеленых насаждениях, деревьях, кустарниках… Постройки же, планировка, ограды, скульптуры, прочее подобное — все это Петр Алексеевич оставил на добрую волю своих царственных потомков, в данном случае на усмотрение Ваших Величеств…

Да, с соблюдением петровских указов все было относительно просто в эпоху трехсотлетнего правления дома Романовых, но совсем иное дело — советская власть с новыми коммунистическими порядками, идеологическими догмами и революционными традициями! И хотя Иван Васильевич Спиридонов, будучи первым секретарем Ленинградского обкома партии, имел к советской власти, как к таковой, отношение косвенное, однако, именно он управлял социалистическими городом и областью в конце пятидесятых, начале шестидесятых, именно он личным примером вдохновлял широкие массы простых ленинградцев на трудовые свершения.

В древней Спарте про такого государственного мужа бы сказали исчерпывающе коротко: «умен, смирен и ленив». И это была бы чистейшая правда! Тем не менее, вопреки всем вышеперечисленным качествам, Иван Васильевич, мучимый питерским патриотизмом и тщеславием охранителя художественных ценностей, набрался безрассудства, обратился к Хрущеву с челобитной по поводу «очередной внеплановой реконструкции Летнего сада».

— Какая еще, к бесу, реконструкция! — энергично возопил Никита Сергеевич, лично прочитав несколько строчек легшего к нему на стол документа (разгромное заключение аппарата Совмина поверх служебной записки ленинградского руководителя). Он любил делать несколько дел одновременно и, при этом громогласно, вот и сейчас, отвлекшись на минуту от кубино-американских проблем, сунулся, шевеля губами, в одну из папок. Чтение давалось товарищу Хрущеву нелегко; работая с документами, он очень редко выходил за пределы первой страницы, более полагаясь на многолетнюю закалку управленца, врожденную пролетарскую идейность и большевистскую проницательность фронтовика. Об этом важном обстоятельстве хорошо знали все опытные аппаратчики высокого уровня. — Тут сплошное разорение, а не эта… реконструкция. Как это понимать — очередная внеплановая??? Это форменное хулиганство над здравым смыслом! Мы, понимаешь, партия, или мы, понимаешь, царский двор? Как разбазаривать народные деньги, да на совещаниях храпеть — так тут мы все молодцы, а как работать… Деревья, видите ли, понадобилось выдергивать! — Хрущев раздраженно пошелестел второй страницей… — Шестая, понимаешь, молодость! Что за… Трояновский, а ты что на это скажешь? — Хрущев перелистнул еще одну страницу, вдруг захохотал хрипловатым полубаритоном и, перебивая сам себя, пристукнул большими, но отнюдь не шахтерскими кулачищами по золотому тиснению соседней кожаной папки, навалился на край столешницы мясистой грудью. — А-ха-ха! А ведь смешно, а? А ведь здорово сказано — шестая молодость! А, Трояновский?

Помощник Хрущева не имел своего мнения по данному вопросу, хотя бы потому, что занимался сугубо международными делами, у него и без ленинградских деревьев работы — взасос, но Никита Сергеевич смотрит именно на него, а взор этих маленьких кабаньих глазок цепок, и живет совершенно отдельно от широкой редкозубой улыбки. Смотрит и ждет реакцию… чисто по-ленински… с прищуром. На лояльность испытывает.

Да только советские чиновники, тем более дипломаты кремлевской школы, тоже были отнюдь не лыком шиты: Олег Александрович непринужденно приподнял брови и уголки губ, слегка выпустил из под рукавов пиджака пальцы недлинных рук, до этого опущенных вдоль туловища чуть ли не по стойке смирно, и так по-цыгански ловко передернул плечами, что сам товарищ Сталин, будь он жив, не заподозрил бы в этом жесте ни малейшего несогласия с высочайшим мнением, куда бы оно ни качнулось в ближайший миг!

— Вот и я то же самое говорю: поспешили в выводах! Здесь народный обычай наблюдается, а совсем не царский! Правильно я говорю? А тут и съезд не за горами, и вообще Ленинград город-герой… Надо, надо будет фонды выделить под такое дело. А где, кстати, мой боярин?.. Здесь?.. Пусть зайдет. Вот что, Григорий (Григорий Шуйский, помощник Хрущева, по высочайшему прозвищу — «боярин» — прим. автора), ты это… чтобы к завтрему Спиридонов был здесь, где-нибудь к обеду, пусть он мне лично пояснит, что к чему, чтобы не по бумажке…

Похоже, Иван Васильевич Спиридонов все доложил как надо, поскольку больше никто из высокопоставленных москвичей не осмелился чинить препятствий поддержанию одной из старейших питерских традиций. А через год, в разгар белых ночей, незадолго до XXII съезда партии, Никита Сергеевич сам нагрянул в Ленинград, «поруководить на местах», завернул и в Летний сад. Раскритиковал, конечно, в пух и в прах, всё и всех, от архитекторов и садовников до самого Спиридонова, но остался явно доволен, никого не карал, даже разрыхлил собственноручно землю возле пары дубовых саженцев — показал высоким индонезийским гостям и местному партхозактиву как правильно это делать.

И вот пришло время седьмой молодости. Летний сад закрыли для посетителей еще загодя, мгновенно превратив уютный прогулочный заповедник в тусклую строительную площадку, обширную и, на первый взгляд, хаотично устроенную. Знаменитые скульптуры Летнего сада были укрыты от повреждений, строительных и природных, но не как обычно в зимнее время, не в прозрачные плексигласовые колпаки, а, по прямому указанию директора Русского музея Гусева, просто заключены, предварительно укутанные специальными покрывалами, в глухие деревянные ящики, так называемые «футляры». И в футлярах же перевезены подальше от строительных страстей. Эти футляры также принадлежали Истории, поскольку спроектированы были очень давно, едва ли не в Екатерининские времена, архитектором Василием Демут-Малиновским, и внешне более всего напоминали вытянутые высоко вверх мусорные короба. В начале нового двадцать первого века, еще при губернаторе Яковлеве, появился у Летнего сада спонсор, однофамилец… а по слухам — родной брат грозного и таинственного главы ФСБ Николая Патрушева! Как бы то ни было, в течение нескольких лет, тщаниями господина Патрушева Виктора Платоновича, все скульптуры и бюсты Летнего сада получили обновленные укрытия: легкие, прозрачные и прочные колпаки, по-прежнему именуемые в официальных музейных документах футлярами. Однако, в дополнение новым прозрачным, теми же благотворителями выстроены были и футляры прежнего образца, деревянные, очень высокого качества и прочности, на шурупах (отнюдь не на гвоздях!), по старинным чертежам! Теперь, в седьмую молодость, и они пригодились, ибо предусмотрительный Владимир Александрович Гусев не понаслышке знал, что такое российская стройка и места временного хранения, и то, как часто вытекают происшествия из неосторожности!