Пинбол - [16]

— А тебе известны такие, что говорят, будто знают, кто он такой, этот Годдар? — небрежно поинтересовался Домострой.

— Ну конечно! Но у каждого из моих знакомых на этот счет своя точка зрения, — пожала она плечами, — впрочем, если говорить серьезно, ничегошеньки они не знают. Известно лишь одно — равных ему сейчас нет.

— Что они думают о его происхождении? — спросил Домострой. — Черный он или белый?

— Существуют разные мнения. Многие считают, что он черный, но точно сказать невозможно. Мне лично кажется, что он латинос, но я тоже не уверена.

— Что ты имеешь в виду?

— Он выпустил несколько песен на испанском. Знаешь?

— Нет.

— Ну конечно. Мексиканские. "Volver, vol-ver, volver"[6] и "El Rey".[7] Старые народные песни. Их знает каждый латиноамериканец!

— И как у Годдара с испанским?

— Неплохо, но у него смешной акцент. Некоторые подозревают, что он родом из Мексики, но точно так же он может быть пуэрториканцем — как я, например! — с гордостью воскликнула она. — Я как-то стригла одного парня, который знал всех в «Биллборде», "Кэшбоксе" и «Варьете», так он говорил, что Годдар… этот… — она вспоминала слово, — яйцеголовый еврейский музыкант.

— В смысле?

— Что у него здесь кое-что есть! — Она постучала себя по лбу указательным пальцем. — Если ты прислушаешься, то поймешь, что за плечами у Годдара хорошая музыкальная школа. Не то что у этих! — кивнула она в сторону выступавших.

Два парня из группы подошли к ней сообщить, что они уходят, и Ангел вылезла из-за стойки. Поблагодарив Домостроя за выпивку, она окинула пристальным взглядом его лицо и руки.

— У тебя кожа немного суховата, — сообщила она. — Используй что-нибудь увлажняющее. Тебе известно, что нет ничего лучше чистого вазелина? — Она усмехнулась. — Для рук еще годятся глицерин и окись. Или, если хочешь быть модным, купи себе средства со стеариновой кислотой, пропиленгликолем, глицерин-стеаратами или пурцелиновым жиром. — Она явно щеголяла своими профессиональными познаниями. — Пурцелиновый жир — это действительно высший класс. Его добывают из утиных и гусиных желез. Это такая штука, от которой с гуся вода скатывается! — С этими словами она направилась вслед за своими покидающими заведение друзьями.

Теперь Домострой убедился, что любая попытка выследить Годдара через музыкальные тусовки, бизнес или правительственные каналы обречена на неудачу. Даже учитывая помощь Андреа, он не обладал ни средствами, ни энергией для расследования такого рода; к тому же у него не было никаких оснований считать, что он добьется успеха там, где столь многие потерпели поражение.

Но должна же существовать какая-то тропинка, ведущая к Годдару. Только какая?

Домострой принялся слушать записи Годдара, час за часом, с закрытыми глазами. Мелодический строй всегда был оригинален; ритмы возбуждали; голос оказался сильным и звонким, приятно окрашенным, с отменной дикцией; а тексты, подчас бурные, подчас нежные, редко лишали музыку ее собственного эмоционального заряда.

Через какое-то время Домострой начал подозревать, что Годдар ловко смешивает звуки живых инструментов с электронными имитациями синтезатора, позволяющего ему одним касанием клавиатуры аккомпанировать себе сразу несколькими инструментами или даже целым оркестром. Он заметил, что лишь однажды Годдар записал музыку, созданную кем-то другим, — две песни на испанском, которые упоминала Ангел, — но даже они были основательно переработаны, дабы соответствовать фирменному звуку Годдара. Ранее обе они были множество раз перепеты латиноамериканскими певцами, так что, раз уж Годдар взял на себя труд переделать, перевести и записать эти бесхитростные народные песни, значит, они были важны для него. Однако ни на одной из других его пластинок нельзя обнаружить латиноамериканское влияние. Быть может, он, путешествуя, услышал эти мотивы в мексиканском ночном клубе или на латиноамериканском празднике и проникся ими настолько, что не пожалел своего таланта, времени, сил, чтобы познакомить с ними Штаты? Кто знает? На то могла быть дюжина столь же вероятных причин.

Через несколько дней после встречи с Нэшем Домострой отправился навестить Сэмюэля Скэйлза в офисе "Малер, Штраус, Гендель и Пендерецкий", крупной юридической конторы, представляющей интересы многих клиентов из мира искусств, преимущественно музыкантов. Несколько лет назад Скэйлз заключал контракт Домостроя с "Этюд Классик"; в то время они часто встречались и в неформальной обстановке. Фирма Скэйлза, до недавнего времени располагавшаяся в одном из особнячков Ист-Сайда, теперь занимала, точно отражая стремительный рост индустрии развлечений, шесть этажей в Хаммер-клавир Билдинг, одном из высочайших футуристических дополнений к очертаниям Манхэттена.

В приемной вместе с Домостроем дожидались своей очереди пожилая, но все еще очаровательная кинодива и пара черных рок-музыкантов. Направляясь вслед за секретарем в кабинет Скэйлза, он миновал ряды конторских столов и дюжины кабинок, вовсю жужжавших электрическими пишущими машинками, телексами, телефонами и копировальными аппаратами. Такое множество клерков, вооруженных новейшими электронными устройствами для обработки текста, поражало, и вдруг ужас охватил его, ужас, смешанный с недоумением: зачем он вообще сюда явился?