Пилот и флибустьеры - [2]

- Сами вы... айболиты несчастные! У нас режим и спецподготовка, не то что некоторые - на дармовом спирте... Осторожней! Что ты делаешь, мне же больно!..

- Извини, я никак не разберусь в наших связях. До чего идиотски звучит, тебе не кажется? Я хочу, чтобы ты мог видеть. Моими глазами, раз твой ящик опрокинут. А больше никто не уцелел, только ты и я.

- Почему ты читаешь мои мысли, а я только слышу твое дыхание?

- Почем я знаю, наверное, я целей, вот и все. Думаешь просто было тебя растормошить? Я ведь оживила тебя...

- Согрела!

- Угу, такое ощущение, что мы втиснулись в один бюстгальтер. Только попробуй хихикнуть! Терпи, терпи - я включаю все каналы, сам разбирайся.

Он вспомнил, как прикусывают губу и потерпел. Потом его ослепило, ошеломило, обожгло обычным светом. Насчет бюстгальтера он как-то сомневался, а то, что разом сорвали с них одеяло - похоже.

- Не изощряйся. Любовь транзистора и электрогрелки, какая прелесть. Резкость и панораму отстраивай сам, у меня плохо получается, я ведь очкарик. И осторожнее! - не включи индикацию панелей, а то они заподозрят неладное и вмиг разделаются с нами.

- Ты догадалась отключить индикацию - какая умница!

- Ага, стою, как дура, как чучело, без прически и макияжа. Смотри, Пилот, смотри, а я поплачу. Я буду плакать, Олежка.

Он смотрел. Медленно переходил от камеры к камере, фокусирую их едва заметными импульсами, их практически автономно вырабатывал его проклятый, холодный мозг.

Знакомая рубка. Сиденья, притертые к заднице, как... И полный бардак, грязища неимоверная. Безжизненный пульт бортового компьютера, Папаши Кью. Пилот попробовал подступиться и схлопотал такой разряд, что несколько секунд провел в беспамятстве.

- Ты что, совсем чокнутый, - хныкала Соня, всхлипывая, как первоклашка, разбившая коленку на перемене, - сейчас же выключу тебя, дурак, мне же больно.

- На блокировку нарвался, прости! Они отрезали от нас Папашу Кью; вот гады, значит среди них есть классный программист. Угу, вижу их. Затаись, девонька, пошла работа.

Их было двое, заросшие, хмурые пасынки солнечной системы, с нездоровой, изъеденной раком кожей. Под засаленными комбинезонами едва просматривались щуплые тела. Жизнь нелегкая и неправедная наложила сероватый отпечаток на лица, скрыв происхождение и национальность - с виду обычные барыги, заброшенные волею судеб к поясу астероидов. И, тем не менее, они оказались... половчей.

Еще Пилот увидел заплаты на стенах рубки и следы страшного импульсного удара. Обугленные панели систем жизнеобеспечения и начисто выжженные панели с черными ящиками, где совсем недавно жили-поживали электронные отражения Павла, Фрэнка, Иосифа, Филипа. Их бедные прирученные души. Яйцеголовые умники из центра по борьбе с терроризмом в следующий раз расплодят, растиражируют души других ребят и, с учетом печального опыта, рассуют их по всему кораблю. Хитро нашпигуют живыми компьютерами переборки и унитазы, спинки сидений и переплеты иллюминаторов. Пусть дремлют в чреве корабля, а случись что...

- Пилот! - задыхаясь от ужаса, прошептала Соня. - Гляди!

Он оторвал взгляд от флибустьеров, те как раз вплывали в рубку, таща за собой пылесос. Действительно, жалкий вид. Пилот криво усмехнулся - так ему показалось, во всяком случае - и осторожно нащупал вход в телеканал. Соня помогла легким дуновением электромагнитного поля; он, словно прижал ее, услышал стук сердца, прикоснулся щекой к щеке, сунул пальцы во влажные подмышки.

Раздраженные люди с грязными, усталыми лицами грузили почтовую капсулу. Пилот долго смотрел, как его труп запихивают в узкий люк, как безжизненно болтаются кисти рук, которыми он совсем недавно выуживал из банки консервированные абрикосы и заталкивал их в хохочущий Сонин рот... Он продолжал чувствовать свои руки каким-то потаенным чувством, проскочившим черт знает как через непреодолимую бездну в его нынешнюю электронную обитель. Он увидел как грузят то, что было живой и отчаянной девушкой, нападение застало ее в каюте, она переодевалась к ужину.

Пилот смотрел и смотрел на полуобнаженное тело, которое он почти боготворил и не потому что в этой ненасытной бездне одиночество мужчин граничит с безумием, нет, - он успел хлебнуть этого кошмара в пяти предыдущих рейдах - в том-то и дело, что это было совсем другое. И выдержать нынешнее отражение его вселенской нежности могли только пластиковые мозги. Пилот смотрел на эти красивые, до волшебства, до помрачения...

- Скотина! Как ты можешь об этом думать?

Он услышал, как она плачет и выключил камеру. Теперь он знал, что компьютеры умеют плакать. И еще: он твердо усвоил - им знакомо такое чувство - месть.

Эти два типа в рубке, кое-как соскоблив грязь и убрав мусор, уставились на сонин ящик и явно вели о нем речь.

- Звук, - хрипло выкрикнул Пилот, - сделай звук!

Переключившись на панорамную камеру, он еще раз внимательно оглядел помещение, бывшее недавно святая святых корабля - идеально выдраенной рубкой патрульного шлюпа. Сейчас она больше напоминала хлев, плохо вычищенный или декорации к спектаклю о туземцах трущоб. Перед высоким оранжевым блоком покачивались в невесомости два оборванца, разглядывая притушенную панель со светодиодами и программным пультом. Еще один блок завалился набок, за уцелевшего собрата. Это не кто иной, как я, подумал Пилот и крупным планом взял лица флибустьеров, как они сами себя величали.