Пилот и флибустьеры - [4]

Но это был антураж, не более, во всем остальном бездонный и чудовищный мозг бортового компьютера был холоден, точен и всемогущ. Никто не преклонял перед ним колени, не возносил молитвы во имя его (хотя обкладывали часто и густо), не приносил в жертву овец и серебро, но Папаша Кью царствовал и без всей этой метушни. Истинный бог не нуждается в суеверных обрядах.

И сейчас, когда он был выключен, патрульный шлюп представлялся Пилоту неким гибридом инвалидной коляски и клин-бабы. Попытки оживить любую, самую периферийную схемочку напоминали попытки безногого оседлать лошадь.

Копошащиеся в чреве шлюпа флибустьеры вызывали в "ящике" Пилота судорожную ненависть. Он даже чувствовал, как садится напряжение на блоке питания и жалобно фонят микросхемы, напоминая резь в животе и спазмы ярости в теле живого человека. Ну и что дальше? Без Папаши Кью его "черный ящик" - приставка для электронных игр, не более. Но Пилот упрямо вглядывался в схемы корабля. Управлять ими он практически не мог, однако кое-какие второстепенные команды проходили. Неожиданно ему удалось сбросить воду в отхожем месте. Система фекальных вод вполне нормально реагировала на попытки управлять ею.

Соня пояснила, что санитарные службы запрещают строго централизованные программы жизнеобеспечения, в самый критический момент любой из космонавтов имеет доступ к подаче воды и регенерации воздуха. Экспериментировать с воздухом Пилот не решился, боясь насторожить флибустьеров.

Ладно, пусть это все элементарно, однако ничуть не утешительно - что дальше? Оставаться на шлюпе в качестве туалетного работника и - по совместительству - летописца?

- Не психуй, - миролюбиво сказала Соня, - когда-нибудь им все равно придется включить Папашку, а уж с ним ты сразу найдешь общий язык, разве не так? А, Пилот?

Она редко называла его по имени, разве что за обеденным столом, где собирались все члены экипажа, а так, наедине, лаская, только Пилот.

- Они не дураки и никогда не включат бортовой компьютер, никогда. Мы дрейфуем в сторону Нептуна. Там дикие, нехоженные места. Шлюп отбуксируют, а Папашу разрежут автогеном.

- Что такое автоген?

- Штука, вроде лазера. Нет, они не дураки, Соня.

- И ты не будь дураком! - жестко прозвучал ответ. - Сделай так, чтобы они ничего не заподозрили и включили Папашку - это твои проблемы.

Ладно, обиженно думал он, если действовать с умом... Эх, да бред же, бред! Чтобы изменить программу всего шлюпа или заменить "борт" нужна куча специалистов, особые доки, лаборатории космопорта, приличные мастерские на худой конец, нет этим оборванцам не управиться. Что у них? - Да ни черта! Ловкачи и технари приличные, не спорю, приспособились существовать на захваченных судах. Но Папашу Кью они уничтожат, не стоит питать иллюзий. Рано или поздно они должны дать мне шанс, должны. Они не могут не ошибиться, обязательно сглупят - и я должен использовать малейшую оплошность и выполнить свой долг. Никогда в их руки не попадал такой совершенный корабль, они довольствовались скорлупками яхт, буксирами, пару раз одолевали каботажные сухогрузы. И только такие беспечные идиоты, как мы (простите меня Фрэнк, Павел, Осик и Фил тоже), только такие никчемные офицеришки могли проворонить боевой корабль. Если я не верну шлюп на Землю - наши имена вовек покрыты бесчестьем. И пусть эта девушка, которую я неосмотрительно успел полюбить...

- Не нужно, - мягко прервала его Соня, - пожалуйста, не нужно себя распалять. Давай так, я буду следить за ними, а ты постарайся что-нибудь придумать. Покопайся в схемах, может и сыщется заветная дверца за старым холстом? Крохотную бы лазеечку к Папашке - и мы спасены.

Точнее не скажешь, девочка, спасены. Но долг есть долг, он же присягал драться и "спасенным".

Пилот бился головой в блокировки, натыкался на высоковольтные запоры, проваливался в разрывы цепей и корчился в конденсаторных накопителях. Порою терял сознание, рассудок плавился в пульсирующем пламени резонансных всплесков, колебания напряжения обрушивались, словно цунами. Взбесившиеся орды электронов и Бог весть еще каких частиц рвали на части мозг, опутывали его огненной паутиной. Жгучие шнуры емкостных токов до красноты (так ему казалось) разогревали чипы. Но более всего донимали биения магнитных полей. Как только выдерживал пластиковый череп эту колоссальную, тупую боль? В иные мгновения казалось вот-вот раздастся треск и вывалится наружу лишь паленая начинка. Он догадывался, что и Соне достается, хотя она и приловчилась прятаться куда-то во время его вылазок - ни единого словечка жалобы он не услышал, ни единого словечка - ни стона, ни брани, ни мольбы. Она терпела его неуклюжесть, она знала цену этой боли.

Потом пообвыкся. Ярко-алые схемы на темно-синем фоне плавно обращались в сознании, как антенны на орбите и он исследовал их осторожными импульсами, пытаясь подобрать единственный ключ к страшной, дремлющей силе. Словно верные охотничьи собаки, они неохотно откликались на чужой голос, скалили зубы, рычали и ни черта не хотели делать без Папаши Кью, только роняли с багровых языков лиловую плазму и злобно сверкали индикацией блокировок.