Пилот-девица - [10]

А ведь на всю камарилью приходилось еще готовить завтраки, обеды и ужины! Вот Василиса и готовила — в этом деле она знала толк и любила его паки и паки.

И вот теперь, когда лиходеи были перебиты, по всем законам божеским и людским требовалось отблагодарить волхва Осьмиглаза за его зоркость и своевременное прорицание.

Было решено, что каждая семья Красноселья отошлет Волхву дары в соответствии со своими доходами и представлениями о ценности содеянного. Проще говоря, дарить решили по принципу «кто во что горазд».

Василисин отец пожаловал Волхву баклажку отменного гречишного меда и диковинное одеяло, что складывалось наподобие кокона у гусениц. Оно было таким теплым, что, как объяснил Ветеран, в нем можно было спать даже на снегу.

Василисе страсть как хотелось такое одеяло. Но, увы, одеял в летающем корабле на всех не хватило.

— Пи-ить… Воды… Пить, Наташенька… Дай… И шоколаду… Я белый люблю… — просил мужской голос. — Воды…

Голос доносился из кустов терна, что с двух сторон оторачивали тропу.

— Эй, кто там? — отважно спросила Василиса.

Она совсем не испугалась. Она вообще не была приучена бояться людей. Зверей — другое дело.

Однако ей не ответили. А голос продолжал увещевать какую-то загадочную «Наташеньку».

«Бредит», — догадалась Василиса. Ей неоднократно приходилось присматривать за болящими и она прекрасно знала, что такое горячка.

В два счета она обошла кусты и на крошечной полянке, поросшей мхом, обнаружила… немолодого, заросшего многодневной щетиной, тощего как скелет человека.

Одежда на найденыше была грязной, волосы спутаны, а рана — да-да, он был ранен в бедро — казалось, набухла от спекшейся крови.

Комары и мухи на этой печальной картине тоже присутствовали. И не только присутствовали, но и сладко пировали, не встречая отпора.

Василиса присела рядом с мужчиной, разогнала насекомых и еще раз внимательно осмотрела несчастного.

Лицо незлое. Пожалуй, даже доброе. Но грешное. Лицо потерявшегося в жизни человека. Человека, от которого отвернулись его боги.

В правой руке человек-скелет из последних сил сжимал почти пустую флягу.

Василиса аккуратно вытащила флягу. Понюхала горлышко.

«Тьфу… Бражка! И до чего же смрадная!» — Василиса поморщилась и едва не чихнула.

— Пить… Пожалуйста… — просил мужчина, не открывая глаз.

Василиса шустро поставила заплечный ларь на землю и достала оттуда бутыль с колодезной водой.

Смочила растрескавшиеся губы несчастного. Затем капнула ему влагой на язык. И наконец влила в рот водицы.

Стоило мужчине проглотить первые два глотка, как он очнулся. Тотчас отпрянул от Василисы, как от привидения. Закашлялся.

— Ты кто такая?.. — спросил мужчина надтреснутым голосом. — Смерть?.. Моя смерть?

— Я-то Василиса. А ты? — спросила Василиса, как вдруг ей в голову пришла страшная догадка. — Неужто один из лиходеев?

— Я пилот… Я управляю… флуггером… Дядя Толя меня зовут, — отвечал человек.

— Знаем мы ваши флуггеры! Налетаете, скот наш крадете — и к себе, на небо. Ворье! — с осуждением промолвила Василиса. — Сейчас сдам тебя нашим, деревенским, им и будешь рассказывать про свой флуггер!

Отважной девушке даже на ум не приходило, что этот раненый, горячечный мужчина может в ответ на ее угрозу попросту выхватить пистолет и в один момент оборвать ее жизнь. К счастью, дядя Толя не собирался этого делать — три дня в лесу его многому научили. В частности, пробудили зачатки религиозного чувства и совести.

— Постой, егоза! — взмолился он. — Не надо меня к деревенским… Они и так вдосталь людей положили… Теперь ни один траппер к вам до скончания века не сунется… А я старый больной человек… Пилот вдобавок… Пока эти гады баранов крали, я в кабине сидел… Я потому и уцелел, что к паскудствам этим не причастен. Просто дал деру… В последний момент.

— А раненый чего тогда?

— Так ваши подстрелили, когда бежал… Я может сейчас умру… И не придется меня никуда сдавать…

Василиса посмотрела на черные впадины его глазниц, на иссушенные жаждой губы и подумала: «И впрямь умереть может». Главное же она нутром чувствовала: не заслуживает этот человек, чтобы ее братья его на рогатину подняли. А ведь эти так и сделают, тут никаких прорицаний Осьмиглаза не требуется.

— Дай еще водички, доченька… — попросил дядя Толя.

— Какая я тебе доченька? Внученька может еще, — проворчала Василиса. Бутылку с водой однако же дала. — Какой же вы жалкий, дяденька. И больной. Хуже пса шелудивого…

— Ну и образы у тебя, егоза, — хмыкнул дядя Толя и вновь присосался к бутылке. — Да что ж так сушит-то, итить его двести! — добавил он, не обращаясь уже ни к кому.

На обратном пути от Осьмиглаза Василиса вновь завернула на полянку к дяде Толе.

День уже клонился к вечеру. Покрывало мягкого мха прорезали длинные тени деревьев.

Как ни странно, дядя Толя оказался на месте.

Он уже не бредил, он спал, причем умиротворенно — с улыбкой неземного довольства на некрасивом, небритом лице.

— Вот, держите, я вам лекарство принесла, — Василиса растолкала спящего. — Волхв сказал, оно и покойника на ноги поднимет, — пояснила Василиса недоуменно вытаращившемуся дяде Толе.

— Волхв — это врач ваш, что ли?

— Почему врач? Он не врет! Всю правду говорит! Всегда! — твердо сказала Василиса.