Пилигримы - [23]

– А ты не думай, Глеб, приезжай и посмотри.

– Уговорил, – кивнул Гаст. – Я обещал матери еще раз Гробу Господню поклониться и прочитать молитву о спасении ее души. Так уж получилось, что среди ее сыновей один я христианин.

– А Драган? – напомнил Филипп.

– Драган не слышал ее последнего слова, – нахмурился Глеб. – И у ее смертного ложа не стоял.

– Извини, – спохватился Лузарш. – Заговорился.

Стол накрыли в сенях. Куда и откуда ведет эта просторная галерея, Филипп, плохо ориентировавшийся в чужом доме, так и не понял. Окна здесь были невелики, но света хватало. Между окон висело оружие вперемешку с рогами убитых животных, поразившие шевалье своей величиной.

– Лосиные, – пояснил Базиль, заметивший удивление гостя. – Одного красавца я в Заволочье взял, у Северной Двины, а другого здесь в Новгородчине, у Ильменского озера.

Одет был Гаст по-простому – в шелковую рубаху, подпоясанную витым шнуром. Мечники, а их за столом сидело не более десяти, тоже не блистали нарядами. Судя по всему, это был не пир, а простой ужин, приготовленный для уставших после долгой дороги людей. Филипп облачился в лазоревую котту, которая покроем не слишком отличалась от славянских рубах. Ели в основном птицу и свинину. Последняя в Византии пользовалась большим спросом, а вот в Сирии обходились без нее. Стояли на столе и еще, какие-то блюда, к которым шевалье с интересом присматривался, но взять в рот не решался.

– Грибы это, – засмеялся Глеб – Ешь, не отравишься. Осетрины попробуй. Икорку тоже мимо рта не пронеси. В Византии ее если и найдешь, то только за очень большие деньги, а о Европе я и вовсе промолчу.

Хмельной напиток из серебряной чарки ударил Филиппу в голову, но определить из чего он сделан, шевалье так и не смог, чем сильно позабавил благородного Базиля. На столе было и византийское вино, но мечники к нему практически не притрагивались.

– Из меда он сделан, – пояснил гостю Глеб. – Ты пей да меру знай, а то на ноги не встанешь.

Застолье уже подходила к концу, когда в сенях появился рослый человек, одетый в синюю шелковую рубаху и парчовое блио, которое Глеб назвал свитой. Новый гость был, похоже, равен хозяину рангом, поскольку Вузлев поднялся из-за стола ему навстречу и собственноручно поднес серебряную чарку, наполненную вином.

– Яромир Хабар, – назвал боярина Глеб, – староста Словенского конца. Не иначе как спрос пришел с нас чинить за порушенный Любек.

Однако благородный Яромир поначалу о чужом городе даже не заикнулся, а в первую очередь поздравил Вузлева и его мечников с благополучным возвращением из похода. Помянул боярин и Бога, но вскользь, не уточняя, о ком собственно ведёт речь. Видимо, он отлично знал, что хозяин терема язычник, а потому и соблюдал осторожность, не желая обидеть его с порога. На Филиппа староста Славянского конца произвел очень хорошее впечатление. Ликом благообразен, в жестах сдержан, речист, но без краснобайства. За стол сел с большим достоинствам, поклонившись не только Глебу с Филиппом, но и мечникам. Последние, впрочем, скоро сошли от стола, стоящего на небольшом возвышении, решив, видимо, не мешать предстоящему серьезному разговору.

Начал Хабар разговор с жалобы на тысяцкого Мстислава, заимевшего на старосту Словенского конца большой зуб из-за сущего пустяка, в котором сам Яромир уж точно был не повинен.

– Видели-де моего сына Олексу с его снохой. Но ведь свечку над ними никто не держал. За что же мне такое поношение? Вся Софийская сторона на меня поднялась, когда я за тебя, боярин Вузлев, слово замолвил. Из-за Любека, будь он неладен, вышел спор. А то, что война идет в землях славянских, не нами затеянная, нашей Господе дела нет. Нельзя германцам спуска давать, иначе они нам на шею сядут. Я это тысяцкому Мстиславу прямо в лицо сказал. А он выпучил буркалы, слюной брызгает, словно у него в Любеке родня. Договорился до того, что боярина Вузлева Гаста изгнать следует из Новгорода за его бесчинства. Гончарский и Наревский концы его тут же поддержали, а наши сидят, словно воды в рот набрали. Спасибо посаднику Якуну, он за тебя слово замолвил. Всего я тебе пересказывать не буду, боярин Вузлев, а только сватают тебя посадник и князь наместником в Заволочье. Земля сия обильна, а порядка должного там нет. Князьки местных племен не хотят дань платить Великому Новгороду. Булгарские ватажки бьют наших поселенцев почем зря, не давая им на той земле закрепиться. Словом, нужен в Заволочье наместник, который может дать острастку и булгарам и мери.

– Выходит, все-таки изгнать меня решили? – нахмурился Вузлев.

– Не изгнать, а спрятать, – возмущенно всплеснул руками Хабар. – Германцы-то на нас не в шутку ополчились. Грозят, все договоры разорвать. Положим, на это у них кишка тонка. Но мелкие пакости они нам чинить будут, ты это знаешь не хуже меня. А так мы им скажем – был-де такой да вышел из нашей земли. Пусть они тебя на Северной Двине ищут.

– Подумать надо, – глухо отозвался Вузлев.

– Вот я и говорю – подумай, – кивнул Хабар. – А года через три об этом Любеке никто уже и не вспомнит.

– Просьба у меня к тебе, боярин Яромир, – задумчиво проговорил Вузлев, после недолгого молчания. – Проводи моего гостя, шевалье де Лузарша к архиепископу, тебе это сделать сподручнее, чем мне.