Пилигримы - [22]

– Насмотришься еще. Эка невидаль купеческие хоромы. Ты княжьих палат еще не видел.

Место, которое Глеб назвал Ярославовым двором, было обнесено каменной стеною. Кроме дворца, предназначенного, видимо, для князя, здесь был еще и собор, ставленый на византийский лад, с позолоченными куполами. Однако, к немалому удивлению Гаста, гость остался к подворью, выстроенному еще при князе Ярославе, равнодушным.

– Я ведь бывал в Константинополе, Глеб, там такие дворцы и соборы едва ли не в каждом квартале есть.

Зато терем Вузлева Гаста произвел на Филиппа ошеломляющее впечатление. В центре грандиозного строения возвышалась огромная деревянная башня в четыре яруса. Еще шесть башен, но двухъярусных, стояли по сторонам, и от них к главной башне тянулись крытые галереи, которые Глеб назвал сенями. Такие же галереи соединяли все шесть башен между собой, создавая причудливый и непривычный глазу ансамбль.

– Башни у нас называют избами или клетями, – пояснил Глеб. – В каждой такой клети есть печь, в главной клети их две. Сени не отапливаются зимой, но если возникнет необходимость, то там ставят жаровни с углями. В главной башне живут женщины и дети, а мечников размещают в башнях ближних к воротам. Челядь – в дальних. Жилые помещения в основном на вторых ярусах, а на первых, которых называют подклетями, размешают припасы и все необходимое для жизни. Те бревенчатые срубы – амбары. Это – конюшня. Далее – хлев и птичник. Боярыне Славне поклонись.

– Что? – не сразу понял шевалье, но тут же спохватился.

На крыльцо, которое Глеб назвал красным, выплывала, другого слова не подберешь, женщина поразительной красоты и такой величественной осанки, что ей позавидовали бы византийские императрицы. На боярыне была бирюзовая шелковая рубаха с широкими рукавами, а поверх нее одеяние из парчи, название которого Филипп не знал, а спрашивать было неловко. Голову боярыни украшал головной убор, усыпанный спереди драгоценными каменьями, а сверху и сзади прикрытый шалью из тончайшей полупрозрачной материи. Благородная Славна сошла с крыльца и поклонилась сначала мужу, потом гостю, далее Глебу и уж затем мечникам.

– Будь здорова боярыня Славна, – дружно рявкнули те.

Шевалье де Лузарш отвесил благородной даме изящный поклон и горько пожалел о том, что не успел сменить просоленный гамбезон, на более приличествующее случаю лазоревое блио. Зато у него хватило ума преподнести боярыне роскошное ожерелье, хранившееся в походной сумке. Ожерелье было тонкой византийской работы и, похоже, приглянулось величавой хозяйке, одарившей гостя любезной улыбкой. Боярыню сопровождали еще несколько женщин, статус которых не был определен, а потому Филипп воздержался от любезностей и поклонов, дабы не попасть впросак.

Глеб жил в одной из шести угловых клетей, в свою очередь разделенных на несколько комнат. Причем разгорожена клеть была так, чтобы одна из сторон сложенной из кирпича печи, обогревала довольно просторные помещения. Глеб называл эти помещения горницами. В одной из них стоял стол, заваленный пергаментными и бумажными свитками. Тут же размещались сундук, две лавки, кресло византийской работы и огромный шкаф, украшенный искусной славянской резьбою.

– Вообще-то я в этом доме такой же гость, как и ты, – утешил слегка растерявшегося Филиппа Глеб. – Моя усадьба и мои земли находятся в земле Суздальской. А в Новгороде – только амбары да ладья.

В горнице, предназначенной для шевалье, находились ложе, пока не разобранное, стол, два кресла и две широкие лавки по углам. Ложе стояло у печи, выложенной керамической плиткой, на что Лузарш сразу же обратил внимание.

– Зимы у нас холодные, – пояснил охотно Глеб. – Куда холоднее, чем во Франции и Германии, не говоря уже о Сирии. Потому и клети ставим без размаха, а горницы и вовсе делаем небольшого размера – протопить легче.

– Неужели вода в реках замерзает?

Глеб засмеялся:

– По льду мы ездим как по мощеным улицам в полном снаряжении, на покрытых панцирями конях.

Филипп не поверил, но поправлять Гаста не стал. Ну, хочется пошутить человеку, так пусть себе. Глеб, как успел заметить Лузарш, был куда разговорчивее своего брата, но говорил обычно по делу, не растекаясь словами по древу.

– А сколько детей у благородного Базиля?

– Четверо, – охотно откликнулся Глеб, опускаясь на лавку. – Старшему двенадцать исполнилось, младшенькой – два года.

– А ты почему не женат?

– Наверное, по той же причине, что и ты, – улыбнулся Гаст. – Жизнь уж больно беспокойная у меня.

– А старший брат твой, выходит, домосед? – хмыкнул Филипп. – Кстати, о Борисе тебя забыл спросить – вы ведь с ним, кажется, погодки?

– Живой, что ему сделается, – махнул рукой Глеб. – Две жены у него, а детей семеро.

– Как две? – ахнул Филипп. – Зачем ему столько?

– Одну рядом взял, а другую у булгар увел. У вятичей это принято – плох тот витязь, что жены не украл. А мой брат среди тех витязей не последний. Замок его у истоков Волги стоит. Князь Юрий его разбойником величает, однако в дом зовет.

– Весело вы тут живете, – покачал головой Филипп.

– Можно подумать, что у вас в Сирии бароны живут миром да ладом.