Пикник - [2]

- Болван, - с папы мигом слетала всякая задушевность. - Позорище какое.

Он резко садился в постели, сбрасывал ноги в тапочки. Но тут появлялась мама и нарочито строгим голосом увещевала обоих - на равных.

- Спать! - говорила она, вытягивая в дудочку губы и сводя брови.

- Спать! - ворчал отец пещерным эхом. - Не вмешивайся! Парню восемь лет, а он сказок боится.

Та не уступала, и папа, продолжая ворчать, оборачивался одеялом, словно коконом. В душе он радовался. Страшные истории придумывались на ходу, и папа, бывало, не успевал сочинить чудовища, достойного красного шкафа.

Мальчик засыпал и видел сны про "самое маленькое", которое разрасталось до огромного. Это "маленькое" обычно принимало обличие маленькой девочки, увлеченно играющей в мелкие камушки. Поглощенная игрой, девочка лепетала бессмысленное "ля-ля-ля", покачивая головой с разноцветными бантами и будто бы не замечая, но зная подсознательным знанием, что сзади вырастает гора; и вот комариный писк, служивший общим фоном, неотвратимо преобразовывался в атомный рев. Если бы мальчик имел представление о мире архетипов, то он бы, конечно, узнал их в пугающих микроскопических феноменах, памятуя о том, что чем мельче последние, тем ужаснее их внутренняя энергия. Но архетипы были для него пустым звуком.

Прежде подобные сны наводились гриппом, однако со временем лазейка, через которую они проникали в сознание, расширилась достаточно, чтобы обходиться без обременительных связей с недугом.

После одной такой ночи мальчик проснулся и долго лежал, не понимая, что с ним неладно. Наконец он сообразил, что все в порядке, ему просто-напросто случилось проснуться самостоятельно, без вмешательства солнечного луча, который вот уже месяц кряду будил его своим ослепительным касанием. В комнате было пусто, родители давно поднялись. Мальчик сбросил простыню и босиком подбежал к окошку: опостылевший зной сменился резвым ветром. По небу неслись облака; пышные березы сокрушались, раскачиваясь в беспомощной тревоге; хлопало сырое белье.

В ту же секунду распахнулась дверь, и во времянку тяжело шагнул папа.

- Салют! - сказал он бодро, будто и не рассказывал давеча про красный шкаф. - Одевайся, живо! Ноги в руки. Посмотри, какая погода.

Заспанный сын угрюмо посмотрел на кусты смородины, колеблемые остро отточенным ветром.

- А какая она, - пробурчал он с неодобрением. - Дождик пойдет.

- Никуда он не пойдет, - заявил папа. - Пикник! Проснись, хорош потягиваться! Самая что ни на есть прогулочная погода.

Из кухоньки выглянула мама, затянутая в фартук.

- Ты уверен? - спросила она озабоченно. - Мне что-то не хочется выходить.

Папа упер руки в боки.

- А когда же, по-вашему, устраивать пикник? - в его голосе ясно чувствовалась издевка, а голова чуть склонилась влево. - В палящую жару? Кто боялся солнечного удара - я?

- Пойдем, пойдем, - мама пошла на попятную, предпочитая спорить с папой по крупным вопросам, но никак не по пустякам. - Сынуля, пойди умойся и беги за стол, все уже готово.

Мальчик вышел на крыльцо, поежился и обхватил себя руками. Сонными глазами он проследил за соседом-дачником, который задумчиво прокосолапил за угол, к поленнице и колодцу. На плечо мальчика легла рука; его развернуло лицом к лицу с папой.

- Доброе утро! - и папа наотмашь ударил его по щеке. - Доброе утро надо говорить! Ты понял? Доброе утро!

Отец нанес ему вторую затрещину.

- Сколько раз тебе повторять!

Сын сорвался с крыльца и побежал за соседом.

- Доброе утро, - послышалось из-за угла. Папа вернулся во времянку, прошел на кухню и сел за стол. Он поморщился, когда в нос ему ударил запах яичницы с ветчиной. С утра он обычно не чувствовал голода и ел по давно приобретенной, школьной еще, привычке. Мама разливала чай по огромным кружкам. В кухоньке было жарко, на лбу у папы выступила испарина.

- Куда же ты хочешь пойти? - спросила мама, садясь напротив и берясь за тоненький бутерброд двумя пальцами. Папа пасмурно поглядел на ее пищу, опустил глаза.

- На лужок и на холм, - буркнул он и располосовал яичницу крестом.

Мама с облегчением вздохнула и обратилась к мальчику, который ступил на порог кухни:

- Сынуля, ты пойдешь на лужок? Разведем костер, пожарим колбаску...

Тот пожал плечами и молча прошел на свое место: высокий табурет, обитый клеенкой.

- Естественно, он пойдет, - вмешался папа, с равнодушным усилием прожевывая еду. - Не здесь же ему оставаться. Он же со страху помрет. Мы вернемся, а тут лежит такой трупик холодненький, весь в пятнышках. И двери с окнами заколочены, на всякий случай. Чтобы привидения не лезли.

При свете дня сын держался увереннее.

- Привидений не бывает, - возразил он и ковырнул омлет, специально для него приготовленный.

- Неужели? - с набитым ртом удивился папа. - Чего же ты боишься?

- Невидимого.

- О да, - папа закивал, будто китайский болванчик. - Это блестящий выход из положения. Оппоненты повержены, крыть нечем, совесть чиста.

Мальчик, привлеченный красным, потянулся за кетчупом. К отцовской иронии он уже привык настолько, что совсем не реагировал на нее. Кроме того, он не понял, кто такие оппоненты.