Пикник с покойником - [23]

Она была плотненькой и — хорошенькой. Есть такие женщины — приятно округлые, но не жирные. Одно портило барышню — тембр голоса. Она повизгивала, даже когда говорила тихо. Наверное, музыканту с идеальным слухом ее общество показалось бы невыносимым. Когда лейтенанты рассказывали, как она призналась в потере ключей, а позже в приставании к Леве с предложением фиктивного брака, мне было скучно. Теперь она сидела напротив «живьем», и кое-что изменилось. Измайлов часто повторяет, что сыск интересен лицами, жестами — в общем, людьми. Мне казалось, что я его начинаю понимать. Выхоленная кожа Аллы, балансирующий в холле на одной ноге Ерофеев, Енина у памятника, неухоженные, густо накрашенные алым лаком ногти Симоновой… Мир вокруг как будто уплотнялся, и чудилось, что убийца не фантом, что он реален и досягаем, как все люди, с которыми я сегодня столкнулась. Безысходность покинула меня, и я принялась болтать с Лидой. К ее голосу удалось легко привыкнуть, а пообщаться за кофе с коньяком она была не прочь.

Не знаю, то ли я перенапряглась, путешествуя, то ли Лида родилась хитрее меня, но выяснить у нее что-либо путное о гибели Левы не получилось.

А я старалась, я мобилизовала все свои репортерские способности. Она оставалась равнодушной: ну работал с ней парень полгода, ну решил перед отъездом в Израиль попользоваться чужой интеллектуальной собственностью, ну поплатился. Дело, в общем, темное.

— Вы не сообщайте родителям, что Лева пошел на мерзость, если они не в курсе. Пусть думают, что он порядочный человек.

Я не отказалась бы вкатить ей, добренькой и жалостливой, оплеуху… Потом остыла. В конце концов, они своими глазами видели извлеченные из кармана коллеги ключи и бумаги. И, вероятно, не находили ничего странного в том, что не собирающийся возвращаться в страну человек крадет «бриллиантовые идеи». Я раньше изумлялась, когда обнаруживала, что совсем иначе, чем другие, оцениваю людей, их поступки. С пеной у рта доказывала: моя трактовка верна — и баста. Но однажды сообразила: доказывая, я вынуждена приводить примеры, попросту говоря, сплетничать. Стала повнимательнее относиться к беседам и обнаружила, что три четверти собеседников вообще не интересуются истиной, просто перемывают косточки общим знакомым. А стоит костям кончиться, расходятся. Лида явно относилась к их когорте. Тем подозрительнее казались ее недомолвки по поводу Левушки. Неужели она действительно была уверена, что он вытащил из ее сумочки ключи? Оскорблена? Возмущена? Я попыталась еще несколько раз наскочить на нее, но эти попытки были хуже пыток. Зато о Ениной барышня распространялась, не смущаясь.

— Она едва сама на тот свет не отправилась вслед за Зингером. Сына недавно похоронила. Для нее предательское поведение и смерть Левы были сильнейшим ударом. Любила она его, выделяла, будто и не начальница.

Костя Ерофеев от зависти белел.

— Да еще и мужа потеряла, — осторожно ввернула я.

— Это давным-давно случилось, развод имею в виду, — с беззаботным видом выдала Лида.

Было очевидно, что о гибели химика она представления не имела. А Евгения Альбертовна? Симонову же понесло:

— Ой, а как у нее сын загнулся, жуть, — чуть ли не запричитала она.

Коля Некорнюк страдал пороком сердца. Готовился к операции, оставалось несколько месяцев. На женщин ему и смотреть пристально запрещали. Но он влюбился.

— Безумно, безумно втрескался в какую-то вертихвостку, — даже слегка захрипела взволнованная Лида.

Первая ночь любви превратилась в последний рассвет. Коля скончался в постели любовницы.

— Можете вообразить? И романтично, и страшно. Она просыпается, а он остыл. Альбертовна набросилась на нее, орала: «Шлюха!» За волосы таскала, но ведь сына не вернешь, девочка сама могла с перепугу окочуриться, ей всего восемнадцать. Шефиня отошла, опять к ней: «Не беременна ли ты? Роди, умоляю. У меня рядом никого». Так нет же, пронесло девку. Я недавно со «спиралью» подзалетела, а этой хоть бы хны. Наверное, Коля ничего не смог. Как полагаете?

Я пожала плечами. Разговор иссяк, и мы с Лидой простились. Догадаться бы тогда, как мне пригодятся сведения о младшем Некорнюке. Но я явилась домой к Измайлову раздраженной и измотанной. На кухне Сергей Балков чем-то кормил полковника и Юрьева. Судя по насмешливым физиономиям ментовской троицы, конца моим испытаниям не предвиделось.

— Ты и впредь будешь премировать каждого, кто согласится отведать твоей стряпни? — спросил Вик. — Тогда уж рублей по пять запекай в котлеты. За десять копеек такое есть никто не отважится.

Они насладились женской ошалелостью, прежде чем объяснились. В пожаренных мной утром магазинных котлетах каким-то образом оказались мелкие монеты. Но поприкалываться не удалось. Я набросилась на еду и смолотила все до крохи.

— Поля, — возопил потрясенный Измайлов, — ты даже не жевала! А если проглотила деньги?

— Мой знакомый проглотил золотой мост. Прибежал к стоматологу, тот посоветовал купить, прошу прощения, горшок и ждать дней пять. На четвертый пациент с гордостью принес отмытую находку. Мост снова посадили на цемент. До сих пор им жует.

— Боже, — простонал Вик.