Пикник с покойником - [21]

"Иди сдавайся полковнику Измайлову, Полина, — напутствовала я себя. — Он от души посмеется, поржет над смычкой Лида — Юра, градостроительство — оргпреступность. И извинится за то, что два дня не укладывал тебя к себе в постель, так что ты свихнулась от неудовлетворенности. Он разорится на ужин с шампанским и будет воспевать твои таланты рекламщицы, любовницы, матери, поварихи, прачки и уборщицы. В заключение Вик ласково упрекнет: «Я прошу тебя не изменять мне и не играть в частного детектива. Неужели много прошу? Неужели трудно?» Или взревет: «Я ведь поклялся найти убийцу Зингера! Сомневаешься? Не веришь?..»

Мне надлежало отступить. Положиться на Измайлова. Терпеть. Вести себя благоразумно, то есть холить и лелеять полковника милиции, ограждать от отрицательных эмоций и молиться за его успех.

О богоугодные мысли, о гармоничное распределение обязанностей между полами, о жажда покоя!… Вы не про и не для меня.

В холле о мою ногу споткнулся русый крепыш. Выровнявшись и пробормотав «пардон», он устремился за тонкой высокой брюнеткой бальзаковского возраста — явно пытался продолжить диалог:

— Евгения Альбертовна, я настаиваю…

— Константин Александрович, завтра, — отрезала она.

И вышла на улицу. Мужчина уныло поплелся к бару. Енина и Ерофеев!

Я заметалась, не зная, за кем броситься. Наконец рванула за руководительницей мастерской. Оставаться в гостинице было небезопасно для моей расхристанной нервной системы.

Глава 7

Пока Алла учила меня уму-разуму, небо насупилось, словно старая кокетка: расплакаться бы, да слез нет. Я терзалась выбором в холле несколько минут, которых Евгении Альбертовне хватило, чтобы дойти до ближайшей остановки. Шаги у нее были мелкие и какие-то осторожные. Мне пришлось бежать, чертыхаясь и наталкиваясь на прохожих, изведенных духотой до потери рефлексов. Я успела протиснуться в заднюю дверь раскаленного, воняющего плавленой резиной автобуса. Евгения Альбертовна не слишком комфортно, но надежно поместила себя на передней площадке. Пробиться к ней в тесноте было нереально, даже если бы жизнь моя зависела от соседства с шефиней Левушки. Номера автобуса я не видела, и маршрут Ениной некоторое время оставался ее секретом. Минут через пятнадцать, впрочем, все прояснилось. Мы ехали за город.

Я пользовалась транспортом в основном в центре, поэтому отвыкла от лузгающих семечки парнишек, матерящихся через букву пьяных мужиков и толстых старух с ведрами. Народ потел и, похоже, обалдевал от собственных ароматов. Я не брезглива, терпима к естеству, но постепенно начала завидовать Евгении Альбертовне — там, где она стояла, люди были явно почище. Потом я принялась мысленно торопить ее — дескать, стоит ли в дали дальние забираться, не выйти ли нам на следующей? И тут я сообразила, что представления не имею, зачем преследую Енину. Что собираюсь у нее спросить? Много ли поводов дал Лева сослуживцам не удивиться подделке ключа от сейфа и крахе конкурсных материалов Кости Ерофеева? Енина, конечно, поинтересуется, откуда у меня сведения о ее мастерской. А я еще ничего не придумала на этот счет…

«Прекрати корчить из себя барыню в свинарнике и сочини какую-нибудь достойную причину привязаться к женщине», — понукала я свою стремительно скудеющую фантазию. Тщетно. Воображения хватало на вопрос «Который час?» — не более. Подобное со мной случается редко и доводит до отчаяния. Потеря способности к импровизации равносильна гибели. Серьезно, вообразить себя составляющей планы и не отступающей от них мне удается только в ночном кошмаре, после слишком плотного ужина с раздражающими сотрапезниками. Замечали? Стоит признаться в слабости, как рок принимается издеваться напропалую. Лишь с одним человеком он жестоко не шутит — с полковником Измайловым. Потому что Вик его, рока, остроты понимает и ни одобрения, ни порицания не выражает. Этак нейтрально хмыкнет, и все. При чем тут Измайлов? А просто мне очень захотелось вызвать милицию, когда рядом взвизгнула расписанная под Хохлому девица лет пятнадцати:

— Перестанешь меня щупать, ты, падаль?!

В роли падали выступал опрятный с одутловатым лицом тип, явно находящийся на сексуальном взводе. Обратившиеся на него взгляды сделались сначала сальными, потом брезгливыми, потом равнодушными. Девчонке же досталось. Ее поносили, что называется, последними словами за провоцирующую коротенькую юбчонку. И стало ясно, почему она долго терпела, отдирая потные руки мужчины от своих ляжек, и молча долбила его локтями.

— Да плюнь ты на общественное мнение, защищайся, — вмешалась я.

И, проявив инициативу, врезала скотствующему гражданину сумкой по башке. Он омерзительно затрясся, и окружающие отвели от него глаза. Жертва маньяка расхрабрилась и влепила ему пощечину, больше напоминавшую боксерский удар. Допек, верно.

Беда в том, что мою сумку кто-то загодя исхитрился открыть и обшарить.

Стоило использовать ее в качестве оружия, и на пол посыпались ручки, блокноты, сигареты, зажигалка, дезодорант, монеты… Хорошо, что кошелек я кладу в карман. Вернуть потери не было никакой возможности, но все же я действовала: рубила ладонями чащу чьих-то ног, щипалась, если честно. В итоге крупные вещи общими усилиями собрали. На мелкие я и не претендовала. Выпрямившись, я посмотрела в сторону Евгении Альбертовны. Енина исчезла. Выбралась на предыдущей остановке? Стоило тащиться за ней!