Пикассо - [107]

Существуют другие формы, с помощью которых Пикассо революционизировал концепцию движения и времени. Для него искусство опирается на отрицание времени, отрицание, означающее единство прошлого и настоящего. Это единство, существующее в мифах и снах, необъяснимо и неопровержимо. Как это ни парадоксально, но Пикассо принадлежит всем векам и в то же время принадлежит нашему веку, в котором будущее, как никогда ранее, непредсказуемо и таит в себе угрозу. Ни в один из моментов его творчества мы не обнаружим поиска им завершенности. «Завершить работу, закончить картину? Это же абсурдно, — заметил он как-то одному из своих друзей. — Дать завершенную картину предмета означало бы покончить с ним, уничтожить его, вынуть из него душу, вонзить в него шпагу, как в быка на арене». И все же, несмотря на его неутомимое желание менять стили, каждая его картина тесно связана с предыдущей и последующей таким образом, что, хотя каждая существует отдельно, взятые вместе, они создают единое целое, похожее на партитуру симфонии.

Можно указать на множество примеров, иллюстрирующих это единство вокруг центральной идеи, начиная с серии юмористических рисунков, сгруппированных под общим названием «Аллилуйя» и воссоздающих его прибытие в Париж в 1904 году. Позднее он настаивал на том, чтобы наброски «Герники» выставлялись всегда рядом с полотном, точно так же, как портреты, рисунки и скульптуры, созданные в 1946 году и выставлявшиеся в замке Гримальди в Антибе, могли быть переданы городу Антибу только при условии, что все они будут находиться в одном помещении.

Концепция Пикассо о соотнесении его работы с временем тесно связана с его способностью окунаться в мир самых различных образов. Он мог с поразительной легкостью и убедительно ассоциировать себя с Арлекином, минотавром, перевоплощенными образами Древней Греции, легендами Испании.

Как-то, показывая одну из своих работ друзьям, Пикассо заметил: «Видите, я реалист, как и все испанцы», — но он не стал разъяснять, что имел в виду под словом «реалист».

Несмотря на его преклонение перед способностью Веласкеса глубоко видеть и мастерски воссоздавать окружающий его мир, Пикассо в своей интерпретации реальности трактовал реальность времени и пространства иначе, более современно, одновременно воспроизводя предмет и отрицая его, признавая существование реального и оставляя право за воображением. Он постоянно балансировал на грани реального и нереального, и это роднит его со знаменитыми его соотечественниками — Гойей, Сервантесом и Гонгорой.

Жизнь и творчество Пикассо останутся предметом изучения в течение длительного времени после его смерти. Его способность перевоплощаться сделала его самым молодым художником в мире. Он никогда не позволял успеху сделать его своей жертвой. Использование новых стилей и методов даже в пожилом возрасте объяснялось острым восприятием окружающего и эмоциональным богатством натуры художника. Его способность ощущать простые человеческие радости нисколько не ослабла к концу жизни.

Для его мыслей и творчества характерны постоянство и преемственность. Любовь к жизни, побуждавшая его ставить под вопрос и исследовать внешние формы, — качество, так остро проявившееся в юности, не изменило ему. Даже к концу его жизни нельзя было утверждать, что он смирился с общепринятыми понятиями морали и красоты. Он не был противником красоты, как утверждают некоторые. Он показал нам разнообразие форм, в которых красота соседствует с уродством.

Ныне слава Пикассо неоспорима, и его имя будет жить долго. Величие всех крупных художников состоит прежде всего в том, что они учат нас видеть, и немногим удалось это сделать с таким мастерством, как Пикассо. Гений великого испанца восхищал многочисленных поклонников, в чьей душе находили отклик созданные им творения, и порождал бурю протестов у недоброжелателей, испытывавших растерянность перед могуществом его таланта. Само искусство учит нас не признавать за ним права устанавливать незыблемые каноны. Необремененные теоретическими обоснованиями произведения Пикассо подтверждают эту истину. Он «освободил» искусство, которое, в свою очередь, освободило и нас от ложных концепций, предрассудков и слепоты. Мы должны быть благодарны ему за страсть, которую он вложил в свои творения, ибо в наше время широко распространенной апатии и отчаяния самым эффективным средством пробуждения желания действовать является всепоглощающая и самозабвенная страсть. Как говорил Пикассо: «Самое важное в этот период духовной бедности — это пробудить порыв». Без пробуждения страстной любви жизнь, а потому и искусство не имеют смысла.

Сообщение о смерти художника утром в воскресенье 8 апреля 1973 года казалось невероятным, еще одной экстравагантной шуткой, которыми он любил разыгрывать друзей, чтобы показать им бренность нашего существования на Земле.

Это быстро распространившееся по всему миру сообщение вызвало скорбь даже у тех, кто ранее с предубеждением относился к его творчеству. Теперь и они не могли не признать его гениальности. Среди его друзей сразу же возникла проблема: какая форма прощального ритуала будет подобающей для Пикассо во Франции, где за несколько лет до этого Браку была оказана величайшая честь — быть погребенным с военными почестями. Жаклин, знавшая, что подобная церемония совсем не соответствовала желанию ее мужа, и Пауло, старший из детей художника, взяли на себя все хлопоты, связанные с похоронами дорогого им человека. Они решили, что он должен быть погребен без какой-либо пышной церемонии в расположенном вдали от шумного мира городишке Вовнарг. Ранним утром кортеж отправился из старого дома, расположенного у горы Сент-Виктуар. Среди провожавших художника в последний путь не было ни представителей прессы, ни даже многих близких друзей. И хотя движению процессии не мешали толпы скорбящих, вмешалась природа. Тяжелый слой снега покрыл уже распустившиеся в Провансе цветы. Пришлось использовать снегоочистительные машины и пневматические буры, чтобы проложить дорогу к каменным ступенькам, ведущим к часовне, в которой был погребен его прах. Лишь Жаклин, Пауло и небольшая группа избранных друзей присутствовали при этих последних минутах. Даже его дети, Клод и Палома, были вынуждены наблюдать за церемонией издалека, со склона расположенного над часовней холма.