Пикассо и его женщины - [56]

Ей же было всего тридцать, и свои ощущения на тот момент она выразила потом следующими словами:

«Я была молодой, не обладающей опытом и уравновешенностью, приходящими с годами, а у него было более чем достаточно времени, чтобы перебеситься. Если, несмотря на свои годы, он был не менее ветреным, чем какой-нибудь мой неопытный ровесник, то мне было бы лучше взрослеть с парнем, чем со стариком, воспитанию которого пора бы уж было завершиться. Это явилось щелью, в которую проник свет. Однажды, после того как он, по своему обыкновению, часа два перебирал все невзгоды в своей жизни, я, с удивлением, услышала вместо ритуального утешения свои слова: “Да, ты прав. Твоя жизнь идет очень скверно, а завтра, возможно, станет еще хуже”. И продолжала вещать словно Кассандра, что дела его ужасны, что выхода нет, но самое худшее еще впереди, и жизнь станет до того невыносимой, что эти дни покажутся ему счастливыми. Пабло вышел из себя.

Впал в гнев, пригрозил покончить с собой. Я ответила, что не верю этому, однако если он считает это наилучшим выходом, не сделаю и попытки помешать ему».

* * *

Конечно же, Пикассо был ошеломлен, когда заметил произошедшие в его Франсуазе изменения. «Что это случилось с тобой, всегда такой мягкой и нежной?» — спрашивал он.

Но она уже пробудилась и освободилась от его чар, и теперь она перестала эмоционально на него реагировать. Кстати сказать, подобное наступает всегда: у кого-то — раньше, у кого-то — позже. Но отсутствие эмоций не является признаком окончания отношений. Это означает лишь то, что именно потерявший эмоции закончил отношения, пройдя все мучительные стадии разрыва. В данном случае это означало, что именно Франсуаза полностью освободилась от отношений с Пикассо, а вот он, выходя из себя, демонстрировал, что эмоции у него еще остались.

В воспоминаниях Франсуазы Жило читаем:

«С этой минуты я видела в нем человека, подверженного всем соблазнам, всем видам сумасбродства. Одним из его достоинств, которые больше всего меня восхищали, была неимоверная способность собирать и направлять свои творческие силы. Внешней стороне жизни значения он не придавал. Его устраивала любая крыша, лишь бы под ней можно было работать. Не тратил времени на “развлечения”: мы почти не ходили в кино и театры. Даже отношения с друзьями имели свои рамки. Его могучие силы всегда были под стать стремлению к творческой работе, он почти не тратил себя на мелочи повседневной жизни. Это был один из его ведущих принципов.

Однажды он сказал мне: “Энергетический потенциал у всех людей одинаковый. Средний человек растрачивает свой потенциал по мелочам направо и налево. Я направляю свой лишь на одно — мою живопись, и приношу ей в жертву все — и тебя, и всех остальных, включая себя”.

До сих пор я видела Пабло через его внутреннюю жизнь, как уникальное явление. Но тут увидела расходующим свои силы самым легкомысленным, безответственным образом, впервые увидела его снаружи. Поняла, что, перевалив за седьмой десяток, он почувствовал себя на десять лет старше и что силы, которые сосредоточивал внутри для творческой работы, внезапно захотел тратить на “жизнь”. И поэтому все нормы, что он установил для себя и тщательно соблюдал, теперь полностью отринуты. Его постоянный страх смерти вошел в критическую фазу и помимо всего прочего спровоцировал вкус к “жизни” в той форме, от которой он отказался много лет назад. Ему хотелось казаться молодым любой ценой, он постоянно спрашивал меня, боюсь ли я смерти. Часто говорил: “Чего бы я ни отдал, чтобы помолодеть на двадцать лет”. “Как ты счастлива, дожив только до своего возраста”, — сказал он мне».

Раньше он ничего подобного не говорил. Его принципом было следующее утверждение: «Если я живу с молодой, это помогает и мне оставаться молодым». А вот теперь он начал жаловаться, словно Франсуаза была виновата в том, что он на целых сорок лет ее старше. Словно она должна была искупить эту свою вину, попытавшись и самой вдруг стать семидесятилетней. Казалось, ему была невыносима мысль о том, что кто-то, бывший частью его жизни, вдруг переживет его.

В самом начале их с Франсуазой отношений он говорил: «Всякий, раз, меняя жену, нужно сжигать предыдущую. Вот так надо от них избавляться, чтобы они не отравляли мое существование. Убивая женщину, уничтожаешь прошлое, которое она собой знаменует».

Сейчас связанное с ним было уже в прошлом, и «сжечь» Франсуазу он уже не мог. Каждый раз, когда он начинал говорить об этом, она спокойно отвечала:

— Я не хочу никаких упреков и объяснений. Слишком поздно. С этим покончено. Подобные сцены — сущая бессмыслица.

— Но женщины не покидают таких людей, как я! — в бессилии кричал Пикассо.

Но на этот Франсуаза отвечала, что, возможно, ему так и кажется, но она как раз и есть та женщина, которая может его покинуть. Более того, она намерена это сделать. Ах, у него это не укладывается в голове?!! У такого знаменитого и такого богатого?!!! Какой ужас! Но она в ответ на это может лишь рассмеяться, ведь это — полное непонимание женщины, с которой он прожил столько лет.

— Твое дело — оставаться со мной, посвятить себя мне и детям! — кричал Пикассо. — Счастлива ты или нет, меня это не волнует!