Пик (это я) - [14]

— Я себе должна приготовить, — сказала Шейла, и они стали думать, куда деть меня завтра, и Шнур решил, что я пойду с ним искать работу и мы вместе поедим.

— А ты и сделай, как для себя, только побольше. У нас есть хлеб? Положи что-нибудь на него и будет в самый раз. Надеюсь, кофе-то есть. И термос есть? Отлично, завтра у нас будет с собой горячий кофе. Пик, мы ведь с тобой еще и не начинали путешествовать! Проехали всего ничего, у нас еще все впереди. Сейчас поедим — и на боковую, завтра рано вставать. Вот тебе мой любимый старый свитер, наденешь его завтра. И чистые носки. Продолжение следует. Мы отправляемся в путь. Леди и джентльмены, внимание, вот они мы! — закричал брат, зажмурился и замер.

Вот так прошел мой первый вечер в Нью-Йорке. Мы поужинали и просидели за столом аж до десяти, разговаривая и вспоминая. Шейла рассказывала, что, когда ей было столько же, сколько и мне, она жила в Бруклине, и еще много всякого интересного, а мне не терпелось узнать, что будет завтра, и я все время выглядывал из окна. И говорил себе: «Пик, ты ушел из дома и теперь ты в Нью-Йорке!»

Я проспал до утра на мягком матрасе. Но следующий день был не таким чудесным, как эта ночь.

10. Как Шнур за один день потерял две работы

Я никогда не забуду тот день — столько всего тогда произошло. Мы с братом встали, как только показалось красное солнце, Шнур сам пожарил яичницу, чтобы Шейла смогла подольше поспать. Нет ничего лучше, дед, чем яичница на завтрак, потому что у тебя всю ночь ни крошки не было во рту, и теперь все так аппетитно пахнет, прямо слюнки текут, и кажется, что ты запросто слопал бы и завтраки всех соседей. Понимаешь, о чем я? Когда мы вышли на улицу и я увидел, что люди в забегаловке на углу тоже едят яичницу, мне тут же захотелось съесть все завтраки в Нью-Йорке! На улице было холодновато, понятное дело, время около шести. Но у меня были новые носки и братов черный свитер, а дырки на штанах Шейла зашила. И знаешь, что сразу произошло? Мы стояли около дома, Шнур читал объявления в газете, было холодно, я бы даже сказал очень холодно. Прохожие, кашляя и отхаркиваясь, спешили на автобус, и непохоже было, чтоб они радовались, что едут на работу, некоторые читали газету, и у них были такие хмурые и разочарованные лица, будто в газетах писали совсем не то, что им хотелось прочитать. И вдруг от толпы отделился человек, который знал Шнура.

— Здорово, друг, — сказал он и поднял руку, Шнур протянул свою, и они стукнулись ладонями. — Только не говори, что ты опять ищешь работу, — добавил тот парень, и Шнур ответил, что так оно и есть. — Ну, раз так, то у меня есть для тебя кое-что. Помнишь моего братца Генри? Сегодня утром он не захотел вставать. Все-таки я с ним поговорил. «Генри, — спрашиваю, — разве тебе не надо на кондитерскую фабрику на какой-то там улице?» А он спрятал голову под подушку и бормочет: «Вроде как надо», — но сам не шевелится. Я говорю: «А ну-ка вставай! Давай-давай, Генри, раз-два!» Но он решил выспаться. — Приятель моего брата вроде бы ушел, но, сделав несколько шагов, вернулся.

— Думаешь, его теперь уволят? — с интересом спросил Шнур.

— Уволят? Генри уволят?

Представляешь, дед, он опять отошел, и опять вернулся, и, покачав головой, сказал:

— Ты про Генри? — и посмотрел куда-то в сторону и прямо уронил голову. Наверно, он очень устал, и сил хватало, только чтоб качать головой. — Да у него мировой рекорд по этой части. Его увольняют чаще, чем берут на работу!

— А где эта фабрика? — спросил Шнур, и его приятель объяснил, а потом еще отпустил несколько шуток. А еще крикнул нам вслед: — Держись, там несладко придется! — И оказался прав.

Мы поехали на метро, потом прошли вниз по улице до реки, и там стояла кондитерская фабрика. Это был просто большой старый дом с трубами, внутри лязгали какие-то машины, а наружу выходил такой сладкий запах, что мы сразу заулыбались.

— Наверняка, работа здесь хорошая, раз так здорово пахнет, — сказал Шнур.

Мы бегом поднялись по ступенькам и вошли в офис. Там сидел начальник, который поглядывал на часы и, наверно, удивлялся, где же Генри. Мы прождали с полчаса, а потом начальник сказал, чтобы Шнур принимался за работу, потому что, похоже, никто приходить не собирается. Брату было нужно подписать бумаги, и он сказал мне погулять в парке напротив, а потом, в полдень, прийти сюда и мы вместе перекусим. А сейчас ему надо было прямо сразу начинать работать.

«Вот Шейла обрадуется», — подумал я.

Все утро я прождал в парке. Парк был крошечный: за железной оградой несколько кустов и качели. Я почти все время просидел на скамейке, глядя на других детей и представляя, как они живут. Я успел подружиться с маленьким белым мальчиком, который пришел с мамой. На нем был синий костюм с золотыми пуговицами, носки до колен и красная охотничья шапка. Он ужасно красиво говорил и красиво сидел. Его мама сидела на другой скамейке и читала книжку, поглядывая на нас и улыбаясь.

— Кого ты ждешь? — спросил он.

— Брата, он работает на фабрике, недалеко отсюдова, — ответил я.

— Почему ты говоришь «отсюдова»? Ты что, с Запада, из Техаса?