Piccola Сицилия - [75]

– Shut the engine. Moteur!

Альберт понял и заглушил мотор. Американец удалился с документами за танк. Они напряженно молчали. Солнце жгло крышу. Они-то надеялись обойтись без проверки документов. Если они сравнят фото Виктора с Морицем, то он пропал – и они вместе с ним. Американец долго отсутствовал, потом наконец вернулся в сопровождении старшего офицера. Худой строгий мужчина – из тех, кто служит по убеждению. Он испытующе оглядел пассажиров машины.

– Bonjour, мистер Сарфати. Вы итальянцы?

Его французский имел своеобразный акцент.

– Да.

– Вы служили в армии?

– В прошлую войну – да. Берсальеры, третий пехотный полк, в качестве офицера медсанчасти. В этой войне нет, я не…

– Выйдите из машины.

Это была не просьба. Это был приказ.

Альберт убрал руки с руля и вышел.

– Все.

Мими, Ясмина и Мориц вышли. Мориц едва держался на ногах. Офицер заметил его лихорадку.

– Что с ним?

– Мой сын болен. Ему скорее нужно домой…

– Ваш сын француз, а вы итальянцы?

– Да.

Офицер недоверчиво шагнул к Морицу:

– Мистер Сарфати, вы служили во французской армии?

Мориц отрицательно помотал головой. Если он раскроет рот, его узнают по акценту. Офицер чуял, что здесь что-то не так.

– Почему нет?

У Морица тряслись руки.

– Да потому что мы евреи! – выпалила Мими.

– Евреи?

– Yes, мистер.

Американец листал удостоверения. Снова глянул на Морица. Лицо его смягчилось. Мориц увидел выражение, которого никак не ожидал от врага, – сострадание. Офицер вернул Альберту все четыре удостоверения и сказал:

– Мазел тов.

Он приказал солдату пропустить машину. Солдат поднял шлагбаум. Тут Мориц увидел, как офицер пожимает Альберту руку:

– Шалом, мистер Сарфати.

– Шалом, мистер…

– Бирнбаум. Пауль Бирнбаум.

Только теперь Мориц заметил его немецкий акцент. Стараясь не встречаться с ним взглядом, он забрался в машину.

Когда автомобиль медленно проезжал через пост, Пауль Бирнбаум ободряюще улыбнулся и козырнул. Как будто напутствовал.

Глава 25

МАРСАЛА

Брызги в лицо. Жесткие удары волн о нос надувной лодки сотрясают тело. Катер Патриса мы нагнали недалеко от острова Фавиньян. Водное такси подобралось к катеру, сверху сбрасывают лестницу, и я карабкаюсь на борт. Я должна ему рассказать, немедленно. Все обрело смысл. Ящики, список пассажиров, Мориц, который сел в самолет, но не улетел. Мне хочется поделиться своим счастьем со всем миром. Бенва говорит, что надо подождать, но я не могу ждать, бегу в рубку, стоящий там Патрис напряженно вглядывается в экран. Итальянки рядом нет.

– Патрис, я должна тебе кое-что рассказать!

– Не сейчас.

– Но…

– Взгляни!

Он отступает в сторону, чтобы показать мне картинку на экране. Белесый шум, потом черный крест, слегка наискосок на дне, а потом я понимаю, что крест – вовсе не крест, а самолет, но без хвостовой части. Фюзеляж с крыльями в осадочном слое, на глубине 53,4 метра. Кабина пилотов, моторы – все явственно указывает на «Юнкерс Ju-52».

– Мы его нашли!

* * *

К погружению готовятся Патрис и Ламин. Два других водолаза помогают им надеть кислородные баллоны. Господин Бовензипен звонит жене в Хайдельберг. Я помогаю Патрису застегнуть его водолазный пояс. Двое марсиан в черном, маски на лице, шланги и ласты. Потом они шагают за борт и погружаются на первые три метра.

Перегнувшись через поручни, мы смотрим на черные силуэты сквозь рябь прозрачной воды. Их тела обретают легкость, движения – плавность, они парят, как рыбы, только не безмолвно, потому что мы слышим их голоса по радио, приглушенные, в шорохе шумов, видим распадающиеся на пиксели картинки с нашлемных камер, которые поступают из глубины, зеленой и темной. Потом они начинают погружение, и мы их уже не видим, только слышим дыхание. Кажется, проходит вечность, прежде чем на экране проступает что-то осмысленное – камни, песок, стайка мелких рыб. Свет камеры пробивает лишь несколько метров. Они погружаются сквозь тьму. Внезапно из ничего возникает оно – рифленый серебристый металл, пугающе невредимый; голоса Патриса и Ламина, когда они скользят над крылом, приближаются к корпусу. Он деформирован, но мы видим иллюминаторы. Кажется, сейчас на нас глянет лицо – пассажир, очнувшийся от глубокого сна, с удивлением взирающий: что случилось, кто вы такие, куда это мы приземлились? В кабине пилота стекол нет – наверное, разбились при ударе или пилоты пытались выбраться. Я представляю, как отовсюду проникает вода, а самолет погружается все глубже, отчаянные попытки разбить стекло, давление снаружи становится все сильнее, им нужен какой-нибудь железный предмет; наконец стекло трескается, они пытаются выбраться из своей западни, но легкие уже пустые, воздух кончился. Они захлебнутся до того, как достигнут света.

Ныряльщики медленно скользят над корпусом – гигантская спящая рыба с оторванным хвостом. Они кружат вокруг хвостовой раны: металл разорванный и вдавленный, вход загроможден обломками фюзеляжа, проводами, гнутым железом. Патрис медленно отгибает его и светит внутрь. Там полный хаос. Мы видим каркасы сидений, провода и два сапога, аккуратно лежащие рядом, как будто хозяин их только что снял, но плоть уже растворилась, кости, волосы и одежда. В салоне скользят рыбы.