Piccola Сицилия - [114]

Кучинотта поводила своими старыми, заскорузлыми пальцами по линиям крохотной ладошки. Потом пробормотала:

– Мятежный, неуемный дух и честная подруга. В ней много энергии, характер живой, о, она любительница приключений. Но самое главное – для тех, кого она любит, она будет ангелом-хранителем.

Кутаясь в покрывала, Мими и Ясмина жадно впитывали каждое слово. В этой темной, тесно заставленной комнате стоял такой холод, что дыхание вырывалось паром. Притихшая Жоэль удивленно таращилась на Кучинотту. Мими нетерпеливо заерзала на скрипучем стуле:

– Но…

– Что, синьора?

– Все это только добрые знаки. А нет ли на ней какого проклятия?

– Мама! – Ясмина ткнула ее локтем в бок.

– Видите ли, – добавила Мими, – этот ребенок, как бы это сказать, особое дитя. Отец ее… не здесь.

– Откуда вам знать?

Мими растерянно моргала, глядя на Кучинотту.

– Отец недалеко, – сказала старуха. – Он здесь.

– Где?

– Среди нас.

– Не может быть, – сказала Мими. – Вы ошибаетесь, еще раз посмотрите, где он, то есть он на Сицилии, но…

– Синьора, вы заплатили мне, чтобы я сотворила ребенку защиту. Теперь вы спрашиваете меня, где ее папа, но это за отдельную плату. Итак, чего вы хотите?

Ясмина положила руку на колено матери. Если Кучинотта увидит, кто отец, об этом скоро узнает весь квартал.

– Это неважно, – быстро сказала она. – Вы лучше о моем ребенке позаботьтесь.

– Va bene[87], синьорина. – Кучинотта закрыла глаза.

Мими бросила на Ясмину уничтожающий взгляд. Она не любила, когда инициативу забирали из ее рук. Кучинотта сделала глубокий вдох и сказала, не открывая глаз:

– У нее нет дома.

– Что это значит?

– Она дитя любви. Но это любовь, которой в этом мире нет приюта.

– У нас есть дом! – запротестовала Мими.

Ясмина молчала. Она догадалась, что имеет в виду Кучинотта. Может, потому, что лучше других знала, что такое бесприютность.

Синьора Кучинотта помолчала, потом порылась в выдвижном ящике старого стола и достала серебряную цепочку. Надела ее на шею Жоэль. Цепочка была велика, придется отдать ювелиру, чтобы укоротил, но главным была подвеска: серебряная хамса. Только в ладони этой хамсы была не звезда Давида, как в том амулете, что носила на шее Ясмина, а рыба, символ удачи. Кучинотта пробормотала молитвенную просьбу к Мадонне ди Трапани. Мими опять беспокойно заерзала. Она расплатилась, даже не поблагодарив синьору Кучинотту.

Покинув швейную мастерскую, она сказала:

– Теперь они могут сколько угодно пасть разевать, эти завистливые змеи!

Ясмина молчала, прижимая к себе Жоэль. Она сомневалась, достаточно ли сильна рука Фатимы, чтобы оградить дитя от уготованной судьбы. Но пока она жива, ее сердце будет для малышки надежным убежищем.

* * *

В эту ночь Ясмина долго не могла заснуть, хотя малышка сладко спала. Слова Кучинотты витали в темной комнате точно беспокойные духи, эхом отражались от стен: «Отец недалеко. Он здесь». Предсказания Кучинотты сбывались всегда, она и впрямь обладала третьим глазом. Но как такое могло быть, как Виктор может быть здесь, ведь от него никаких вестей? И разве Мориц не обнаружил его на кинопленке?

– Нет, – сказал Мориц, когда Ясмина пришла к нему и рассказала про Кучинотту. – Армия переместилась на север. Он не мог вернуться. Это было бы дезертирство. Как и в моем случае, ему грозил бы трибунал.

– Может, именно поэтому он не дает о себе знать? Он прячется.

– Виктор не трус. Он же рвался воевать. Такие идеалисты, как он, либо воюют до победы, либо гибнут.

Ясмина смотрела в пол. Они сидели в кинобудке Морица рядом с проектором. Ясмина держала Жоэль, Мориц ел, поставив тарелку на колени. Ясмина принесла кускус, сегодня a la Sfaxienn – с рыбой и овощами. Почувствовав, как на нее подействовали его слова, Мориц пожалел о них.

– Ясмина, он вернется. Как только закончится война. Я уверен в этом.

– Как вы можете быть уверены? Вы что, ясновидящий?

– Нет, конечно, но…

– Кучинотта никогда не ошибается!

Жоэль расплакалась. Ясмина попыталась ее успокоить, но тщетно. Мориц отставил тарелку:

– Можно, я ее подержу?

Ясмина удивилась. И – скорее от неожиданности – протянула ему дочку. Жоэль продолжала надрываться, пока Мориц, покачивая ее, не запел тихонько – песню, которую Ясмина никогда не слышала.

Добрый месяц, ты так тихо проплываешь в вышине.

Ты спокоен, и я вижу: нет покоя только мне.

Ясмина не понимала слов, но мелодия звучала так утешительно.

Я смотрю с печальным вздохом твоему движенью вслед,

Ты возьми меня с собою, на земле мне счастья нет.

Как по-другому звучал голос Морица на его родном языке – глубже, увереннее, задушевней. И как по-другому звучал вражеский язык – куда человечнее, чем солдатские выкрики Achtung! Halt! Raus!

Жоэль умолкла. Она большими глазами смотрела на мать, покачиваясь в волнах голоса Морица. У Ясмины возникло чувство, что она делает что-то запретное. Она растерянно забрала ребенка у Морица, слишком торопливо, почти вырвала. Мориц тоже смутился. Некоторое время они молчали.

– Скоро вы снова будете дома, – сказала Ясмина, чтобы прервать эту тишину. – Вы счастливы будете снова повстречаться с Фанни?

Значит, запомнила имя. Хотя Мориц упоминал его лишь однажды.