не станет снимать платка во время занятий. Обе дамы под мягким освещением сидят на сбившейся дорожке в передней, громко переводя дыхание. Дочь, едва отдышавшись, спрашивает, к чему все это было. Словно любящая женщина, которая только что получила из далеких краев ужасное известие, она судорожно прижимает руку к горлу, на котором, пульсируя, прыгает вена. Мать, воплощенная Ниобея на пенсии, сидит у шкафчика в передней, на котором лежит какой-то комплект, набор неопределенного назначения и непонятного принципа действия, и отвечает, не подбирая слов. Она говорит, что этого бы не потребовалось, если бы дочь всегда вовремя возвращалась домой. Они молча уставились друг на друга. Однако чувства их обострены, отточены на вращающемся точильном камне, словно неимоверно тонкие лезвия. Ночная рубашка у матери задралась во время схватки, демонстрируя: мать, несмотря ни на что, по-прежнему — женщина. Дочь стыдливо просит ее прикрыться, мать сконфуженно повинуется. Эрика поднимается и говорит, что хочет пить. Мать торопится исполнить это скромное желание. Она опасается, что завтра Эрика ей назло купит себе новое платье. Мать достает из холодильника яблочный сок, купленный со скидкой, потому что таскать на себе тяжелые бутылки из супермаркета матери не хочется. Чаще она покупает малиновый сироп, которого хватает надолго. Концентрат, разбавленный водой, растягивают на несколько недель. Мать говорит, что скоро на самом деле умрет, она сама этого хочет, да и сердце совсем ослабло. Дочь говорит матери, чтобы та не преувеличивала! Она уже не реагирует на постоянные разговоры о смерти. Мать собирается разрыдаться, что может принести ей победу нокаутом в третьем раунде или, самое меньшее, победу из-за отказа соперника продолжать поединок. Эрика останавливает ее, обращая внимание на поздний час. Эрике хочется выпить сок и лечь спать. И мать пусть тоже ложится. И пусть она больше с ней не разговаривает! Эрика не скоро простит матери вероломное нападение на исполнительницу камерной музыки, мирно переступившую родной порог. В душ Эрика теперь не пойдет. Она говорит, что не хочет мыться, потому что шум воды будет слышен во всем доме. Она ложится рядом с матерью. Что ж, сегодня в Эрике перегорели два-три предохранителя, но она все-таки вернулась домой. Эти предохранители предназначались для редко используемых приборов, и Эрика не сразу замечает, что они перегорели. Она укладывается в постель и сразу засыпает, сказав матери «Спокойной ночи!» и не услышав ответа. Мать еще долго лежит без сна и тихо спрашивает себя, как могла ее дочь мгновенно уснуть, не обнаруживая никакого раскаяния. Дочь должна была наметить, что мать намеренно пропустила мимо ушей ее «Спокойной ночи!». В обычный день они бы еще минут десять полежали, не шевелись, в собственном соку, наполняющем их общий ящик, потом случилось бы неизбежное примирение, они бы вполголоса и дольше, чем обычно, поболтали бы друг с другом, скрепив все это поцелуем, перед тем как уснуть. Сегодня Эрика взяла и уснула, унесенная прочь на крыльях снов, о которых мать ничего не узнает, потому что дочь ей завтра ничего не расскажет. Мать принимает решение быть крайне осторожной в следующие дни, недели, даже месяцы. Эти размышления не дают ей уснуть до самого рассвета.
О шести «Бранденбургских концертах» Баха человек, разбирающийся в искусстве, обычно говорит, что в те дни, когда композитор сочинял их, звезды на небе начинали танцевать. Когда эти люди принимаются говорить о Бахе, они никак не могут обойтись без упоминания Бога и квартиры, в которой он живет. Эрике пришлось заменить за фортепьяно ученицу. У девушки неожиданно пошла носом кровь, и ей пришлось лечь навзничь, приложив связку ключей к переносице. Она лежит на физкультурном мате. Флейты и скрипки дополняют ансамбль и придают «Бранденбургским концертам» ценность раритета, ведь их всегда исполняют постоянно меняющимся составом музыкантов. Всегда с совершенно разным составом инструментов, однажды играли даже с участием двух блок-флейт!
Преследуя Эрику, Вальтер Клеммер предпринял новое серьезное наступление. Он уселся в одном из уголков спортивного зала, отгородившись от других. Это его собственный зрительный зал, он присутствует здесь на репетиции камерного оркестра. Всем своим видом он показывает, что с головой ушел в партитуру, которую держит в руках, на самом же деле его внимание сосредоточено только на Эрике. От него не ускользает ни одно ее движение во время исполнения, при этом он вовсе не стремится перенять у нее что-либо, а хочет, как это свойственно мужчине, привести исполнительницу в замешательство. Он внешне безучастен, но его вызывающий взгляд направлен на учительницу. Он как мужчина хочет быть единственным, кто бросит ей вызов, который по плечу только самой сильной женщине и музыкантше. Эрика спрашивает его, не хочет ли он взять на себя партию рояля? Он говорит: нет, не хочет, и между этими односложными ответами делает многозначительную паузу, в которую вкладывает нечто неизреченное. На замечание Эрики, что без труда не выловишь и рыбку из пруда, он реагирует многозначительным молчанием. Клеммер здоровается со знакомой девушкой, в шутку обозначая поцелуй руки, с другой девушкой он смеется над каким-то пустяком.
