Пейзажи - [77]

За те же последние двадцать лет в отдельных частях третьего мира – в Китае, на Кубе, во Вьетнаме, в Камбодже, Алжире – совершились революции, организованные крестьянами и во имя крестьян. Пока еще слишком рано судить о том, как будет преобразован крестьянский опыт в результате этих революций и как долго правительства смогут поддерживать иные приоритеты по сравнению с теми, что навязывает мировой капиталистический рынок.

Из сказанного мной уже ясно, что невозможно обоснованно ратовать за сохранение и поддержание традиционного крестьянского образа жизни. Это значило бы ратовать за продолжение эксплуатации крестьян и за то, чтобы они и дальше вели жизнь, в которой физический труд зачастую является непосильным и всегда тяжким бременем. Если принять тот факт, что крестьяне – это класс выживающих, в том смысле, который я предложил, то любая идеализация их образа жизни становится невозможной. В справедливом мире такому классу нет места.

И все же скидывать со счетов крестьянский опыт только как принадлежащий прошлому, как ничего не значащий для современной жизни; полагать, что тысячи лет крестьянской культуры не оставили наследия для будущего, просто на основании того, что эта культура редко воплощалась в долговечных объектах; продолжать настаивать, как это происходило веками, что крестьянский опыт маргинален для цивилизации, – значит отрицать ценность слишком большой части истории и слишком большого числа жизней. Нельзя перечеркнуть историю так, словно это закрытый счет.

Эту мысль можно выразить точнее. Удивительная целостность крестьянского опыта и крестьянского взгляда на мир, оказавшись под угрозой исчезновения, приобрела невиданную и неожиданную актуальность. Не только будущее крестьян теперь связывается с этой целостностью. Силы, которые в большинстве стран мира сегодня уничтожают или разрушают крестьянство, олицетворяют собой противоположность тем надеждам, которые некогда были неотъемлемой частью принципа исторического прогресса. Производительность не уменьшает дефицита. Распространение знаний не ведет прямым путем к демократизации. Увеличение досуга в индустриальном обществе не способствует самореализации, а только дает больше возможностей для массовых манипуляций. Экономическая и военная консолидация несет не мир, а геноцид. Крестьянское недоверие к «прогрессу», в конце концов навязанному глобальной историей корпоративного капитализма и властью этой истории даже над теми, кто искал ему альтернативу, не было так уж беспочвенно и неуместно.

Однако это недоверие не может само по себе сформировать базу для альтернативного политического развития. Предварительное условие такой альтернативы состоит в том, чтобы крестьяне осмыслили себя в этом мире как класс, и это подразумевает не их исчезновение, а обретение ими силы как класса – силы, которая преобразит их классовый опыт и характер.

Вместе с тем, если взглянуть на вероятный курс мировой истории, предполагая либо дальнейшее распространение и консолидацию корпоративного капитализма во всей его жестокости или же затяжную неравную борьбу против него – борьбу, победа в которой не определена, – крестьянский опыт выживания, вероятно, больше годится для этой долгой и сложной перспективы, чем изменчивая, сулящая разочарования, нетерпеливая и прогрессивная надежда на окончательную победу.

Напоследок нужно отметить, что у капитализма есть своя историческая роль, которую не предвидел ни Адам Смит, ни Маркс: она состоит в том, чтобы разрушить историю, разорвать каждую ниточку, связывающую нас с прошлым, и направить все усилия и воображение на то, что должно произойти. Капитал может существовать как таковой, только если он постоянно себя воспроизводит, реальность его настоящего зависит от его реализации в будущем. Такова метафизика капитала. Слово «кредит», вместо того чтобы отсылать к былым достижениям, в этой метафизике относится к будущему ожиданию. То, каким образом эта метафизика в конце концов наполнила мировую систему, как она была переведена в практику потребления, как, согласно своей логике, заклеймила отсталыми (запятнанными пороками и позором прошлого) тех, кого система довела до нищеты, остается за рамками данного эссе. Изречение Генри Форда, что «история – это чушь!», было явно недооценено, однако он точно знал, о чем говорил. И уничтожение крестьянства во всем мире может оказаться заключительным актом ликвидации истории[80].

30. Белая птица

Время от времени я получаю приглашения от разных институтов – как правило, американских – поговорить об эстетике. Один раз я хотел было согласиться и подумывал взять с собой птицу, сделанную из светлого дерева. Но в итоге не поехал. Проблема в том, что невозможно рассуждать об эстетике, не говоря при этом об источнике надежды и о существовании зла. Во время долгих зим в некоторых областях Верхней Савойи местные крестьяне вырезали деревянных птиц, вешая их в кухнях и, возможно, часовнях. Мои друзья, которые много путешествовали, рассказывали мне, что видели похожих птиц, сделанных по тому же принципу, в некоторых регионах Чехословакии, России и стран Балтии. Вероятно, эта традиция распространена еще шире.