Пейзаж с убийцей - [21]

— Стоп-стоп-стоп, — он предостерегающе поднял руку. — Давайте все-таки отделим… мух от котлет. Ограбление номера в гостинице и вашего дома не может быть действиями милиции. Вы ведь подали заявление?

— Да.

— Значит, этим занимаются и, надеюсь, все выяснят.

— Мне кажется, связь есть…

— Это не может быть действиями милиции, — повторил он, и Елена поняла, что спорить бесполезно. — Далее… — он глянул на наручные часы, поправил ремешок. — Милиция может проводить любые следственные действия, включая допросы ваших родственников и сослуживцев, может также наблюдать за вами, если на это есть серьезные основания.

— А если нет?

— Это детский разговор, — мягко сказал он.

— Детский? Я, конечно, польщена таким вниманием к моей скромной персоне, но у меня мурашки бегут по спине при мысли о том, что какой-то малозначащий разговор может привести к таким последствиям. Мне неуютно жить при мысли об этом.

— При мысли о чем?

— Я уже объяснила…

Андриевский внимательно посмотрел на нее, видимо, понял, насколько раздраженной стала она после его нотаций, еле заметно улыбнулся.

— А давайте поговорим откровенно! — вдруг предложил он дружеским тоном.

Елена пожала плечами.

— Откровенно? Я хотела, чтобы милиция спросила у меня напрямик то, что они ищут. Может, я сберегу их силы и государственные средства? Для этого я и пришла к вам… А так мне больше нечего сказать.

— Тогда откровенным буду я. Идет?

— Идет.

— Вы едете в одну новосибирскую деревеньку, чтобы поговорить с ее жителями об убийстве, свидетелем которого вы были одиннадцать лет назад. Так? Во время разговора вы говорите что-то такое, что дает вашей собеседнице основания думать, что вы мошенница, которая интересуется пожилыми владельцами домов, у которых нет наследников. Так?

— Наверное… — устало сказала Елена.

— Эта женщина звонит в милицию, после чего у вас начинаются проблемы. Тут может быть два варианта. Первый: дело, по поводу которого за вами следят — это недавнее дело. То есть именно сейчас в этой деревне происходит нечто криминальное… Елена Дмитриевна, я знаю, что журналисты думают о милиции. Многое в ваших мыслях — правда. Но не все. Иными словами, не все милиционеры — дебилы. Пусть вы похожи лицом на какую-то подозреваемую, пусть ваши расспросы показались странными, но ведь выяснить, что вы — журналистка, живущая в Москве, впервые за одиннадцать лет попавшая на место предполагаемого преступления, это дело одних суток! Понимаете? Вы постоянно мелькаете здесь на экране, сейчас даже на поезд без паспорта не попадешь — у вас просто железное алиби!.. Второй вариант: милиция может интересоваться давним делом — делом девяносто второго года. Пусть тогда из деревни пропадали пожилые люди. Тут уж мне придется противоречить самому себе: в милиции не все дебилы, конечно, но и не все милиционеры — это киношные знатоки, которые ведут бесконечное следствие. Представить подобную добросовестность мне очень трудно. Кроме того, вас подозревают, собственно, на каких основаниях? Потому что вы были в это время в Новосибирске? Ну, пусть были! Пусть даже две недели, пусть год! Новосибирск — город-миллионер. В нем и тогда был миллион человек плюс приезжие! Вы интересуетесь обстоятельствами исчезновения человека? Ну и что? Эта старуха, получается, тоже ими интересуется, раз сломя голову бежит звонить участковому. Вы похожи на подозреваемую в том старом деле? Чем похожи? У них есть фоторобот? И что же — спустя одиннадцать лет они его используют? Ну, смешно, в самом деле! Возможно, есть что-то более существенное: скажем, отпечатки пальцев. Их нашли одиннадцать лет назад в доме исчезнувшего старика, и они теперь совпали с вашими?

Елена раздраженно дернулась, но он снова выставил вперед руку, успокаивая ее.

— Это предположение, Елена Дмитриевна! Допустим, для проверки ваших отпечатков они и проникали в гостиничный номер. Надо ли вам напоминать, что для этого не нужно было все в нем переворачивать. Проникновение в ваш номер было незаконным, взятие отпечатков таким образом — тоже, кто-то подставлялся под срок, извините. Если бы это делалось, — а такое, что скрывать, иногда делается, — то там коврик в ванной с места не сдвинули бы! И это при том, что даже наличие ваших отпечатков в доме исчезнувшего старика ничего не значит с точки зрения закона. Серьезная улика — это ваши отпечатки на орудии убийства. Но, судя по вашим словам, того старика утопили. И кроме того, извините, вас бы тогда уже арестовали… Неужели вы не видите сами, как нелепы все эти предположения?

— Да в том-то и дело, что вижу! Для этого я к вам и пришла. Я ведь вижу не только это, но и то, что преследующие меня люди ведут себя невероятно нагло. Поэтому мне трудно, предположить, что это частные лица. Так может действовать только милиция, которая имеет санкции, еще там что-нибудь, я не знаю, как это у вас называется…

— По-разному называется… Я был с вами откровенен, и закончить хочу откровенно. Вы обманываете меня, вот ведь в чем дело… Причем, обманываете самым стандартным образом. Вы, может, удивитесь, но по этой схеме действуют абсолютно все люди на земле. Да, в вашем рассказе больше художественных подробностей, но ведь и профессия у вас такая — творческая… Елена Дмитриевна, вы прекрасно знаете, по какому поводу ведутся следственные действия в отношении вас. Вы знаете также, что они не имеют никакой связи с теми событиями одиннадцатилетней давности. Виноваты вы или нет, не важно — я даже думаю, что не виноваты… Или виноваты, но не сильно — такие уж у нас были законы в последнее время, что не нарушать их было нельзя. Но вам неприятно, вам страшно, вы хотите знать подробности и пришли сюда ко мне. А я не могу вам их предоставить, извините. Я даже не могу звонить своим подчиненным и спрашивать: есть ли такое дело, каков его повод. Это противоречит моим принципам. Я не врал в вашем телесюжете, когда говорил, что у меня есть принципы.