Пейзаж с падением Икара - [25]

Или вот еще пример: в ресторане сидят два человека, оба заказывают зеленый чай с жасмином. Одному приносят чайник из исинской глины и долго рассказывают о волшебных свойствах чайника («глина эта обладает пористой структурой, но поры у нее особенные — они пропускают воздух, но не воду; и даже больше — чайник способен „запоминать“ вкус чая и отдавать его мелкими дозами с каждым новым завариванием» — в общем, чудеса, да и только), другому посетителю приносят тот же чай, из той же упаковки, но — в простом фарфоровом чайнике с эмблемой ресторана.

Вопрос: кто получит больше удовольствия?

И если правильный ответ «посетитель-номер-один», то значит ли это, что удовольствие можно запрограммировать? Или же все наоборот — человек всегда чувствует подделку и тянется к тем предметам, которые действительно имеют ценность?

Ведь обычно при прочих равных (качество, цена) выигрывает та вещь, которую наделили биографией. Интересно получается: мы доверяем только тем вещам, у которых есть прошлое. Причем не обязательно славное и благородное — исследования показали, что вещи Гитлера, например, люди обычно оценивают выше, чем вещи других политиков. Отсюда и берет начало наша страсть к коллекционированию. И, кроме того, именно поэтому в каждом языке существует слово «подделка», используемое как раз для маркировки вещей-без-сущности/вещей-без-биографии.

Я замолчал. Студенты терпеливо записывали. И вдруг — поднятая рука в последнем ряду.

— А можно спросить?

— Да, говорите.

— Так что же все-таки случилось в Питере в 2003-м?

Снова смех в аудитории. Я устало вздохнул и прищурился, стараясь разглядеть шутника. Скользнул взглядом по лицам — и вдруг оцепенел. Там, в углу, за самой дальней партой, возле двери, сидела она — Катя. Мое прошлое. Моя биография. Я сразу узнал эти рыжие прямые волосы и косую челку, скрывающую пол-лица. Она упорно писала что-то в своей тетради. Мои мысли спутались — в последний раз я видел ее — когда? Когда это было? — два, нет, три года назад — в аэропорту «Домодедово» — она стояла с чемоданом в очереди к терминалу с надписью «Лондон, Хитроу». Откуда она здесь? Когда она вернулась? И она ли это вообще?

— Андрей Андреич?

Я тряхнул головой.

— А?

— Я спросил: что случилось в Питере в 2003-м?

Я посмотрел на шутника и, стараясь сохранить твердость тона, произнес:

— В 2003-м году Санкт-Петербургу исполнилось ровно 300 лет. А теперь вернемся к нашей теме. Запишите первый пункт: рентгенография — это первое, что делает эксперт, когда к нему попадает сомнительная картина. Он делает рентгеновский снимок, чтобы получить информацию о структуре красочного слоя, — я отчаянно старался не разглядывать дальние ряды, чтобы не встретиться взглядом с ней. С ней. С ней. Я просто нажал кнопку на пульте, и на экране появилось новое изображение. — Вот второй слайд. Те же две картины, точнее — их рентгеновские снимки. Что вы видите?

— Они разные.

— Браво, Шерлок! Еще варианты?

— Левый снимок светлее.

— Верно. Что это значит?

Зачем она приехала? Зачем?

— Художник использовал более плотные виды красок?

— Ве-ерно, — я посмотрел поверх очков на девушку в первом ряду. — Откуда вы знаете?

— Я читала учебник.

— Ах да, учебник. Их еще читают? Что ж, ладно, вы молодец. Что вы еще можете сказать об этих снимках?

Девушка смущенно опустила взгляд.

— Ничего.

— Верно, — сказал я. — Ничего. Потому что на самом деле рентгенография — это не панацея от всех болезней. (Зачем она приехала?) В течение всего времени обучения вам будут вбивать в голову информацию о самых разных технических приемах обнаружения подделок: инфракрасное излучение, например, выявляет первоначальный рисунок автора, сделанный карандашом и скрытый под слоями красок. Ультрафиолет вызывает люминисценцию лака, которым покрыт авторский слой картины. Проблема в том, что все это — лишь техника. А технику легко обмануть. Именно поэтому так важно, чтобы вы — вы все! — научились видеть настоящие вещи собственными глазами, без помощи всех этих прибамбасов. (Зачем она приехала?) Любой математик должен уметь складывать и делить семизначные числа вручную, без всяких калькуляторов — иначе он хреновый математик. И точно так же любой искусствовед должен уметь видеть технику мазка и оттенки красок невооруженным глазом. Знайте главное: разница между художником и имитатором заключается в том, что второй целиком зависит от приемов первого. (Что она здесь делает?) И это всегда — всегда! — проявляется в деталях: в игре светотени, в морщинах, складках одежды. У настоящей картины есть характер. Именно по «характеру» эксперт может отличить имитацию от оригинала, — я нажал кнопку на пульте, и проектор выплюнул на экран третий слайд. — Перед вами еще одна картина Ликеева «Возвращение Платона в Академию» и, соответственно, ее подделка. На первый — да и на второй — взгляд они идентичны. Рентгенография здесь не поможет, ведь имитатор постарался на славу: он использовал краски той же плотности, что и мастер, и даже умудрился состарить холст (о том, как он этого добился, мы поговорим на следующей лекции). (Что ей нужно?) Но если вы приглядитесь, вы увидите, что на левой картине контраст между светом и тенью сильнее — она более тщательно прорисована. А теперь ответьте: какая из картин — оригинал?