Пейзаж с эвкалиптами - [50]

— Лёлька! Откуда ты здесь? И почему ты стоишь? Сашка тебя бросил — это так на него похоже! Мне говорили — ты у них остановилась! Пойдем! — И она повлекла ее наверх, по пути бросив на стол две двадцатидолларовые бумажки — цена пребывания, оказывается! Только в этот момент, по законам комедийного жанра, вынырнул и взлетел вдогонку им Сашка, нагруженный коробками с тортами.

— Юлька уже про» ела тебя? Пу и прекрасно, — и тем самым как бы передал ее с рук на руки…

…Истершоу. Если рассматривать конструктивно, — огороженное пространство где-то в черте города, начиненное павильонами разной степени долговечности — от крытых рифленым железом, как пакгаузы, серых корпусов до, всеми красками и флагами расцвеченной, вертушки карусели. Как явление, — это праздник. Австралийцы вообще любят развлечения. Можно подумать, для того только работает, и нелегко, отец семейства, чтобы дать возможность домашним своим, с детьми вот так безудержно толкаться в одержимо-пестрой толпе, тратить деньги на разную дребедень, вроде подарочных мешков со свистульками, бумажными кепочками фирмы «Истершоу», шариками, смешными крокодилами и прочим, непонятного назначения.

— Дети это любят, — говорит Юлька. И младший Юлькин ребенок Пит, или Петька, упитанный и розовый, как все австралийские дети, просто верещит от восторга, натянув на себя страшнющую маску с бородой и огромными ушами зеленого цвета, а старшая девочка, такая тоненькая и сдержанная по-английски за столом дома, упорно тянет их в угол площадки, где в мутноватом дневном небе вертятся, как протуберанцы, «чертовы колеса» различных конструкций. И когда ее, такую благонравную, привязывают цепями к какой-то адской решетке и она, под безумные ритмы современности, взмывает ввысь, так что волосы становятся дыбом и выше колен задирается платьишко, лицо ее становится вдохновенным, как у Жанны д’Арк!

Толпа плотная, жарко дышащая плывет мимо всех этих бесчисленных киосков, будочек, прилавков с горками наваленной бумажно-тряпочной пестроты, мимо надписей и указателей — не так-то просто сориентироваться в ярмарочном городке! И в этой толпе не видят друг друга, как в лесу — от свободно обнимающихся парочек, обтянутых расписными по животу и спине майками (их можно здесь же отштамповать в соседнем павильоне — любой рисунок на выбор и натянуть на себя горяченькими, и почему-то с вымазанными черными лицами; «Так смешнее», — поясняет, уже привычная к такому, Юлька), до толстяков преклонного возраста с голыми коленками, щелкающими фотокамерами и чего-то жующими непринужденно. А можно и здесь же, в толчее, сидя на врытых в землю чурбачках и скамьях за дощатыми столами, перекусить всем тем, что продается в окружности, — пышно-кремовым мороженым или горячими многослойными, не влезающими в рот бутербродами из овощей и мяса, если не хочешь зайти в капитальный ресторанчик с кораблями капитана Кука на деревянных деталях интерьера, где те же плоские куски «стэйков», только поданные на больших тарелках с перцем, картофелем и брюссельской капустой.

А то, из чего происходят эти самые «стэйки» и что, по существу, составляет главную славу Австралии, мычит и хрюкает в тех длинных, как пакгаузы, корпусах. «Надо посмотреть», — тянет Юлька. «Оно» стоит на чистых подстилках из соломы, каждое в своем личном отсеке, — выхоленные и вымытые, громадных размеров розовые свиноматки, а над головами их висят знаки премирования типа грамот и медалей, овцы-бараны, такие курчавые, словно их завивал парикмахер, с крутыми рогами, с шелковистой шерстью до земли, в складках жира, словно ожерельях — такие значительные, словно сознающие себя одним из китов, на которых держится Австралия. И можно увидеть, как стригут рекордисток-овец рекордсмены-стригали (за отдельную входную плату). На помост в похожем на кинотеатр зале выходит парень, тоже кудрявый, могучего сложения, как с рекламной картинки, и выводят ему такого мохнатого завитого барана, плохо подвижного от груза, который тог несет на себе. Включаются электроножницы — минута, и буквально вынимается из вороха меха похожее на голого ребенка беспомощное существо с жалобной, продолговатой мордочкой. А то, что осталось от него — косматое руно, предъявляется зрителям нерушимым как единая шкура — в этом и есть талант стригаля. Австралия — мешок с шерстью — как сказали ей — восемь овец на каждого жителя и коров тоже восемь, кажется! И буренки, пятнистые, с грустными глазами, выходят, как актрисы, на подмостки и позволяют демонстрировать на себе достижения техники доения — карусельную установку, которая вертит их, и бегущее через прозрачные флаконы молоко — нектар жизни.

В похожем на крытый рынок здании стены доверху выложены мозаикой из всего, что растет и созревает: золотисто-пунцовые узоры помидор, яблок, бананов, и как же обойтись без причудливых, как цветы, ананасов — бизнеса страны! Можно посмотреть, можно купить здесь же и съесть, обливаясь липким соком. Каждый штат выставил свое, наиредчайшее. Правда, за обилием этим маячит, как беда, проблема сбыта.

Четырнадцать миллионов жителей, практически, не и состоянии потребить всего, что производит эта красноватая земля в незасушливые годы.