Пейпус-Озеро - [28]

– Почему в отставку? – спросил Ребров.

– На баронессе женится. Она богачка. На кой чорт ему служить, лоб под пули подставлять, на фронте вшей кормить? Да ты, Николаша, садись. Ну, выпьем, Николаша… За юность… Ээ, люблю юность!.. Вся наша надежда. Да ты не морщись, пей, это коньяк… А знаешь что? Чорта с два, чтоб я позволил Белявскому жениться.

– А разве это зависит от вас? – и юноша почувствовал, как от вина стало загораться истомой его тело.

– Конечно же зависит… Ты слыхал, как колдуны свадьбы портят?.. А я колдун… – он снял с бритой головы тюбитейку с кисточкой, для чего-то помахал ею в воздухе и опять надел. – Да, брат, колдун, форменный: хомуты наставляю, килы сажу… Пей еще, редко ходишь…

– Я, Петр Петрович, много не могу.

– А я много и не дам. Вот по бутылочке выпьем и… – он поднял палец, – и… довольно.

– Что вы, что вы!..

Поручик строго взглянул в лицо юноши стальными, быстрыми глазами и молча подал ему письмо-секретку с вытесненным баронским гербом.

– Читай, пока не пьян. А ну, вслух. Приятно…

Николай Ребров потолстевшим языком неповоротливо прочел:

"Милостив. Гос. Поручикъ Барановъ.

Вашъ поступокъ более чемъ некорректный, онъ наглый. Если въ васъ имеется честное имя и такъ называемая «мундирная честь», которую такъ презиралъ мой покойный мужъ баронъ фон-Берлаугенъ (онъ вообще ненавиделъ все русское, особенно военный кость) – то Вы обьязанны или извиниться предо мною, что Вы нагло налгалъ или доказать документально Ваши гнусные слова.

Баронесса Э. фон-Берлауген.

P.S. Ротмистръ Белявский объ инциденте ничего не знаетъ".

– Точка! – крикнул ад'ютант. – Ха-ха-ха! Безграмотно, а ловко вкручено. Понял? Нет? Ну, потом поймешь. Дай сюда! – Он разорвал письмо в лапшу, а клочок с подписью баронессы сжег, пепел стряхнул в рюмку с коньяком и выпил. – А я любил ее, дуру… Любил, любил, – гладко выбритое прочное лицо его вдруг горько заморгало. Потом порылся в письменном столе и достал валявшийся среди хлама орден Станислава с мечами. – На, повесь на гвоздик, вон на той стене. – Юноша повесил. – А почему я ее любил? – спросил ад'ютант, опять снял тюбитейку, покрутил на пальце и вновь надел. – Не по любви любил, а оттого, что вот здесь было пусто, – он ударил ладонью против сердца и закрыл глаза.

Николай Ребров не знал, о чем говорить. Он пьянел. Ему захотелось обнять Петра Петровича. Но он постеснялся и, вздохнув, сказал:

– Я тоже несчастный… Я, Петр Петрович, тоже люблю… Двух люблю, и не знаю, которую больше…

– В самделе? – не открывая глаз, сонно спросил поручик и вдруг ожил. – Ну, гляди, – он вытащил из-под кучи бумаг браунинг, быстро повернулся вместе с креслом и, не метаясь, два раза грянул в крест. Юноша вскочил и вскрикнул. Поручик подвел его за руку к стене, на которой качался простреленный орден. – Видал? В центр?.. А ты не веришь, что я колдун, – захохотал как-то неестественно, давясь и перхая.

Николай Ребров, покачиваясь от коньяка и перепуга, изумленно прошептал:

– Удивительно метко… Сейчас прибегут…

– Кто? Хозяева?.. Все ушли… – офицер вскинул руку вверх и как пифия. – Вот так же я, великий маг, страшный колдун, разведу их свадьбу!

– Чью? – спросил Николай. – А, знаю. Ой, не надо, Петр Петрович, не надо…

Плавали рваные струйки сизого дымка, пахло тухлым яйцом, винным чадом и в'евшейся в предметы копотью плохих сигар. Лицо ад'ютанта стало сосредоточенно и хмуро. Он поймал тонкими искривленными губами трубку и задымил.

– Когда бежишь, Николаша? – по-трезвому спросил он и не дождавшись ответа. – А я его проучу… Я ему покажу, собаке!..

– Кого это, Петр Петрович? – взволнованно спросил Николай…

– Да этого… Как его… барбоса… Ну, этого… Белявского, – размахивая полами халата, то сгибаясь, то выпрямляясь, он быстро зашагал из угла в угол. – Я изрешечу ему череп… Я его… Ты знаешь… какой это стервец? Насиловал крестьянских девок, девчонок, баб, там, во время нашего знаменитого похода… И с какой наглостью, с какой жестокостью!.. А, попробуй, вступись отец или мать – петля!.. Однажды, пьяный, изнасиловал шестидесятилетнюю просвирню, а потом застрелил… Это садист какой-то, исчадие ада! А посмотришь на него – ком-иль-фо… Герцог Падуанский! Чорт его забери совсем… И расправу с тобой припомню, эту самую нагаечку. – Юноша покраснел, в его глазах загорелось сладостное чувство мести, но он смолчал. Поручик Баранов то присаживался наскоро к столу, чтоб выпить вина, то срывался и стремительно чертил крест-накрест комнату. – А взять здесь, в Эстонии… Одна повесилась, другая отравилась из-за него. Или вот… Может быть, слыхали – Варвара Михайловна, девушка такая, дочь помещика с отцом приехала, смазливенькая довольно?.. – Юноша насторожился, в его груди вдруг – пустота, в которую стал вливаться холод. – Да, да, девушка – бутон. Ну, вот он ее обольстил, мол, женюсь, андел, Варя… а потом, вульгарно говоря, сделал ей брюхо и бросил. Словом, женился медведь на корове. Теперь девчонка по рукам пошла… Пропадает девчонка… Что?

Холод в груди юноши заледенил его сердце, сердце остановилось, и юноша мучительно вскричал:

– Это не она! Не она!! Как ее фамилия?!

Поручик на ходу выхватил изо рта трубку, хотел сказать – Кукушкина, – но, всмотревшись в переломившуюся фигуру юноши, раздельно сказал октавой: