Пейпус-Озеро - [17]

– Проведемте, дррузья-а-а, эфту ночь виселе-е-й!! – орали Масленников и Чуланов, обняв друг друга за шеи и чокаясь стаканами.

На стойке закуски, выпивка. В разбитое окно лез с улицы Кравчук:

– Эге ж! – хрипел он простуженно. – Горилка?!. А ну, трохи-трохи мне. Дюже заколел. Бррр!

В дом ввалилась с парадного крыльца толпа. Впереди, блистая погонами и пуговицами, быстро и четко шагали офицеры, серебряный звон шпор разносился на фоне шума, как на блюде. Солдаты вскочили, забыв про хмель. Кравчук схватил бутылку шнапсу и вывалился вниз головой обратно чрез окно на мороз, за ним загремел Чуланов с курицей и колбасой, за ним – в тяжком пыхтеньи – солдатня.

– Остановиться!.. Стой!.. Стой, мерзавцы!! – звенели голосом и шпорами величественные баки.

Трофим Егоров, с маленькой беленькой бородкой унтер, пьяно оборвался с окна, вскочил и стал во фронт. Длинные рукава его шинели тряслись, правое плечо приподнято, глаза с испугом таращились на подходившего офицера. Толпа притихла, как в церкви. Николай Ребров дрожал. Шаги офицера ускорялись, – быстрей, быстрей, – и офицерский кулак ударил солдата в ухо. Трофим Егоров покачнулся. Офицер ударил еще. Егоров упал.

– Билет! – приказал офицер.

Николай Ребров, забыв про Варю, заметался.

Солдат пошарил в обшлаге и подал бумажку, следя за кулаком и глазами офицера.

– Ты! Скот! За билетом явиться ко мне на квартиру. Направо! Шагом марш!

Николай Ребров, не попадая зуб на зуб, прыгающим голосом резко крикнул:

– Не имеете права драться! Я донесу! – Он, юркнув в зрительный зал, смешался с толпой и стал продираться к выходу.

– Что-о? Кто это?.. Какая сволочь?! – раскатывалось издали. – И вы все сволочи… Чего стоите? Ха-ха! Гостеприимство?.. Подумаешь, какая честь… Молчать, когда офицер русской службы говорит!..

Николай Ребров, выбившись к двери, оглянулся. Бакенбардист– офицер, ротмистр Белявский кричал на толпу вдруг запротестовавших эстонцев и при каждом выкрике яростно ударял себя по лакированному голенищу хлыстом.

– Эстонская республика… Ха-ха!.. Великая держава… Да наш любой солдат, ежели его кашей накормить, сядет, крякнет, вашу республику и не найти… Не правда ли, господа офицеры?..

В ответ раздался золотопогонный смех. Толпа оскорбленно зашумела.

– Господин офицер! – вышел вперед высокий жилистый эстонец. На рукаве его пальто был красный бант. – Я вас буду призывайт к порядку.

– Молчать! Ты кто такой? Коммунист? Товарищ? А хлыстом по харе хочешь? Научись по-русски говорить, картофельное брюхо, чухна!

– Господин офицер!

– Призывай к порядку свое правительство! – провизжал молоденький, как херувимчик, офицер.

– Да, да, – подхватил бакенбардист. – Где ваша чухонская поддержка войскам генерала Юденича? Изменники!.. Если бы не ваша измена, русские большевики давно бы качались на фонарных столбах… Подлецы вы со своим главнокомандующим! С Лайдонером!..

– Замолчить!.. Будем жаловаться генерал Верховский!.. Коллективно. Нехороший вы народ!

Бакенбардист с поднятым хлыстом и офицеры бросились на говорившего, но толпа грудью стала на его защиту:

– Уходить! Вы не гость нам!.. Для простой народ!.. Ваш мест не здесь! Вялья, вялья!..

А офицеры, повернувшись спиной к толпе, вдруг заметили Варю, еле сидевшую на стуле и готовую упасть в обморок.

– Ах! Вы? Варвара Михайловна? Варя?.. Как вы здесь?.. Ведь это ж кабак… Это ж хлев!..

– О, богиня, – привстав на одно колено, послал ей воздушный поцелуй юный купидон.

– Едем!

Николай Ребров, взбудораженный и потрясенный, шагал через лес и голубую ночь, не зная сам, куда.

– Ребров, ты?

– Я… А-а, Егоров.

– Как мне с билетом быть?..

– Наплюй.

– Чего?

– Наплюй, мол. Приходи в канцелярию я тебе новый выпишу.

– Чего?.. Кричи громче: не слышу… Ох, дьявол, как он по уху порснул мне… Однако оглох я, парень, – уныло, подавленно проговорил Трофим Егоров, затряс головой и засморкался. – Ну, и кулачище…

Их настигали бубенцы. Пешеходы свернули с голубой дороги в тень. Одна за другой промчались тройки. С передней пьяно, разухабисто и разноголосо неслось визгливое:

Гайда, тройка! Снег пушистый,

Ночь морозная кругом…

Па дарожке серебристой…

– Варя! До свиданья!! – не утерпев, желчно крикнул юноша.

Глава 9. «Адью, адью». Его превосходительство.

Святки закончились печально. Трофим Егоров, Масленников и еще пятеро нижних чинов, по доносу администрации Народного Дома, были арестованы. Среди солдат поднялся ропот, сначала тихо, невидимкой, крадучись, как подземные ручьи, потом громче, шире, и вот, чуть ли не на глазах у офицеров, во дворах, чайных или просто, где попало, стали собираться митинги.

А эпидемия брюшного тифа крепла. Тиф валил солдат и начал подбираться к офицерам. Развернулись два русских лазарета, правда, плохо оборудованных и грязных. Открыл свои действия и великолепный лазарет Американского красного креста. Он предназначался для офицеров и чистой публики. Одним из первых лег туда ад'ютант, поручик Баранов. Последнее время он недомогал и на службу частенько приходил выпивши.

– Поручик, что за причина?

– Откровенно вам, генерал, скажу: совесть.

Его отвозил в лазарет Николай Ребров. Простые эстонские сани, на дне солома. Укутанный шубами, поручик бредил. Из его слов ничего нельзя было связать, – тусклые, серые – лишь одно слово пламенело – Россия. – До лазарета десять верст. Бритый, с лисьими глазами эстонец, пискливо заговорил с Николаем Ребровым.