Певец тропических островов - [69]

— Очень сожалею, — сказал Леон. — Но у меня нет желания платить за телеграмму, которую я не отправлял. Советую вам произвести дознание, а меня, если угодно, можете вызвать хоть в суд. Ха, ну и порядки…

Пожал потную ладонь, взглянул на широко открытый в изумлении рот и — удалился. Уже свернув на Свентокшискую, он оглянулся. И вдруг увидел сзади маленькую коричнево-шоколадную фигурку, с невинным и даже скучающим видом семенящую следом, — того самого посетителя, что вертел в руках бамбуковую тросточку. Любопытно, что этот тип так долго проторчал на почте и только сейчас вышел вслед за ним.

Свентокшиская, прятавшая в своем нутре груды залежалых, потерявших свой вид шуб и бесценные богатства, быть может, миллионы старинных книг, была тогда шириной всего в несколько метров. Прогуливаясь по одной ее стороне, можно было пожать руку знакомому, идущему по другой. Одна за другой поблескивали витрины антикварных магазинов — Клейзингеров и прочих, где за стеклом притаился фарфор или книжная диковинка. Тут же у дверей в траурного цвета лапсердаках с огненно-красными или угольно-черными пейсами, всем своим красноречиво-выразительным видом предлагая войти, стояли владельцы этих сокровищ, сыновья которых придали столько блеска варшавской поэзии и кабаре, а дочери, славившиеся образованностью и эстетическим чутьем, умело поддерживали все новое и лучшее, что появлялось тогда в польском искусстве. Всем им, почти без исключения, суждено было через несколько лет вслед за сожженными книгами клубами черного дыма вознестись к небесам из печей, чтобы потом черной каймой обвести оказавшуюся столь современной для них современность и будущее — на веки веков.

Леон вспомнил рассказ матери о том, каким образом заговорщик, не оглядываясь каждую минуту, может проверить, следят за ним на улице или нет. Довольно мимоходом посматривать на зеркальные витрины, в которых отражаются прохожие. В стекле, мимо которого Леон проходил, он и в самом деле увидел маленькую, словно бы шоколадную фигурку, по-прежнему беззаботно размахивавшую тросточкой. Когда на углу Нового Свята он повернул к "Бристолю" — фигурка снова мелькнула в окне витрины. А когда у самых дверей гостиницы он глянул через плечо — фигурка, пройдя мимо, повернула к зданию Совета министров. Неужто это слежка? Нонсенс, подумал Леон.

II

В холле гостиницы "Бристоль" в те времена имелось небольшое возвышение — там на широкой полосе ковра стояло несколько столиков с накрахмаленными скатертями, где можно было выпить чашечку кофе, съесть завтрак или после обеда выпить чаю. Леон сразу отметил царящее там оживление. Центром его был один из столиков, вносивший некоторое замешательство в мирное бытие соседних. Стоило взглянуть на человека, сидящего за столиком, и все происходившее сразу становилось понятным. Несмотря на ранний час, о прибытии его уже всем было известно, и вместо четырех кресел возле его столика стояли семь или восемь, причем сидящие там, наклонившись всем корпусом вперед, глядели в одну точку. Этой точкой был новоприбывший. Сзади, опершись рукой о спинку его кресла, стоял молодой человек с чуть капризным лицом, напоминавший лорда Дугласа, сына маркиза Квинсберри. Сидевший в центре человек одевался у парижских и лондонских портных, что сразу обращало на себя внимание. Он поставил локоть на стол, а рукой подпирал голову характерным жестом — казалось, пальцами берет аккорд: до, фа, соль, си, до. Большой палец руки упирался в нижнюю челюсть, безымянный и указательный он держал у виска, а четвертый и пятый — чуть ниже глаза, глаза у него были серые, задумчивые, сосредоточенные на чем-то своем. Другой рукой он вынул из металлической коробочки светло-зеленый эвкалиптовый шарик и положил в рот. Лицо его было знакомо Леону по газетам и журналам. Он поспешил подняться на лифте к себе, на шестой этаж.

И вовремя, навстречу ему уже бежал в своих баретках встревоженный и озабоченный коридорный.

— Хорошо, что вы вернулись, барин. Горничная уже прибрала вашу комнату.

— Знаю, знаю, видел господина Шимановского, он сидит в холле, — сказал, остановившись, Леон.

— Не сердитесь, барин, но я велел ей перенести ваши вещи. Пожалуйста, прошу за мной. Отличная комната. — И старичок поспешил в другой конец коридора. — Сумка и несессер у вас были собраны, ну а пижаму и всякие там туалетные принадлежности горничная собирала при мне. Извините за самоуправство… она при мне перенесла вещи. Не сердитесь, ваша милость. Багажа-то у вас немного. За всем присмотрел, все было при мне, на моих глазах. Теперь, в мои годы, я никому не верю. Никому и ничему, даже собственным ноженькам, ей-богу! — ворковал он. — Стреляет и отдаст в колено — к дождю, ну и что? Где же дождь, барин, помилуйте, одна духота…

Комната была угловая с окнами на Каровую и Краковское Предместье. На ковре и мягкой мебели — алые и зеленые пятна. В зеркале шкафа отражался каменный домик, в котором тогда помещалась редакция знаменитого "Курьера Варшавского", а над домом — купол и крест костела Визиток. Шотландская сумка стояла возле шкафа, а несессер — на продолговатом стульчике для багажа.