Певец тропических островов - [60]

— Ма-ма! Ма-ма! — вопил мужской голос, сиплый и низкий, и слушать его было невмоготу.

В голосе этом чувствовался животный страх. Вальдемар вначале отпрянул, потом, оглядевшись, изо всех сил помчался на своих кривых ногах к "Спортивному". Он размахивал салфеткой, словно это был белый флаг, а он, Вольдемар, парламентер, спешивший сдаться в плен жесткому врагу. Правда, белая салфетка время от времени меняла свой цвет, в зависимости от лампочки, под которой он пробегал, становясь то лиловой, то зеленоватой, то розовой, Вольдемар исчез в дверях. Вопли "ма-ма, ма ма" стали отдаляться и, повторяясь каждые несколько минут, затихли где-то внизу. Можно было подумать, что верещавший мужчина то ли сбежал, то ли скатился с обрыва на пляж или же… или же вырывался из рук, бил по земле ногами, а его насильно несли на руках под мост. Разумеется, последнее могло прийти в голову лишь тому, кто дал бы волю фантазии.

— Что же это было, черт побери! — воскликнул Леон.

Но девушка снова отвернулась от него, так что он видел ее застывший профиль. Наверное, ей не хотелось продолжать разговор. Сидела молча, поставив локоть на стол. То истерически мечется по дорожке, то ничем ее не прошибешь, будто у нее не нервы, а канаты, подумал он.

Прошло минут пятнадцать, а может, и чуть больше, Хозяйка, должно быть, уже снова сидела за кассой, потому что по саду, из конца в конец, бойко вышагивали мелодии не то из Шуберта, не то из Шумана: граммофон надрывался вовсю, будто ничего особенного не произошло. И тогда вдруг, взглянув на ручные часы, девушка встала. Светлое платье ее прямо-таки стремительно пронеслось мимо. Уходя, она не повернула головы, на которой в темноте обрисовывался монаший капюшончик.

— Послушайте! — позвал он и тут же убрал ноги со стульчика. — Я хотел сказать… — Она остановилась, но так и не глянула на него. — Может, я все же провожу вас до трамвая. Остановка как раз около кассы луна-парка.

— Благодарю вас, не нужно. Я попрошу официанта… — И она исчезла в ресторане.

Он подождал немного, а потом тоже поднялся. Хозяина не было. Зато хозяйка оживленно беседовала с официантом, обсуждая какую-то сенсационную новость. Но вместе с тем ему показалось, что они чем-то угнетены, словно бы не могли понять или решить что-то очень для них важное. Бывает иногда так, что оживление сочетается С некоторой подавленностью. Но когда, минуя стойку, Леон приподнял панаму, воскликнув "до завтра", он с удивлением заметил, что во взгляде хозяйки, как всегда, таится некий веселый смешок.

IV

Наведываясь в "Спортивный", Леон в трезвом виде никогда не баловал официанта чаевыми. Тогда бы Вальдемару могла прийти в голову совершенно ненужная мысль, что его с какой-то целью хотят переманить.

Другое дело, когда Леон бывал под парами или, говоря точнее, когда официанту, пересчитывавшему рюмки, казалось, что клиент его уже "набрался". На самом же деле алкогольный статус Леона был таков, что обычная средняя доза не могла приниматься в расчет. Но он по-прежнему поддерживал официанта в его заблуждении. Это давало ему возможность, не вызывая подозрений, регулярно переплачивать по счету, да еще со щедростью пьяного сунуть Вальдемару монету-другую.

Хорошо разбираясь в бухгалтерском деле (как-никак ВТШ), Леон всегда более или менее ориентировался в суммах — в том, сколько серебряных монет и бумажек перешло из его рук в глубокий карман официанта. По тем мелким знакам внимания, которые ему теперь здесь оказывали, Леон понял, что и официант это помнит. Взять, к примеру, хотя бы садовый стульчик! Пока Вахицкий был здесь никому не известен, стульчик с металлическим каркасом казался ему невероятно тяжелым и оказывал сопротивление, когда Вахицкий отодвигал его, чтобы сесть. Теперь же ему не приходилось этого делать. Стульчик сам, словно живое существо, отрывался от земли и тотчас оказывался прямо за Вахицким, так и манил усесться поудобней. Точно так же и второй стульчик, на который он клал ноги, передвигался по гравию с такой быстротой, что не видно было, как мелькают Вальдемаровы руки. Именно так обстояло дело, когда по своему обычаю в теплый послеполуденный час Леон с Конрадом под мышкой подошел к своему столику под каштаном. В ресторане, заслонив лицо бульварной газетенкой, дремал Штайс, а с кухни доносился звонкий голос хозяйки. Откуда ни возьмись один стульчик подскочил к нему сзади, а второй услужливо расположился перед его полуботинками. Официант тотчас же выпрямился.

— Что изволите подать? Как всегда? Коньяк? Лимонад? Лед?

— Разумеется.

— Сей секунд.

Вальдемар помчался к дверям. При ходьбе кривизна его ног увеличивалась еще больше. Вдруг посреди дороги он остановился — должно быть, озадаченный какой-то мыслью, будто боролся с чем-то или не мог на что-то решиться.

— Забыл! — воскликнул он вдруг и снова помчался к Вахицкому. — Ваша милость, один наш клиент вас спрашивал.

Любопытно! Леон уловил в голосе официанта какое-то нездоровое возбуждение. Чаевые чаевыми, но, несмотря ни на что, Вальдемар по-прежнему оставался на редкость угрюмым и неразговорчивым. Неужто он мог так измениться за последние сутки? И с чего вдруг? Из-под косматых рыжих бровей поглядывали голубые точечки глаз. Они светились радостью сопереживания. Даже гнилые зубы черно поблескивали, словно бы с чем-то поздравляя.