Певцы Гимнов с Бонд-Стрит - [19]

Он кивнул:

– Пожалуй, захочу. Так, кто хочет отправиться гулять по сугробам? В ближайшие десять минут?

Мэттью одобрительно закричал, а Кэти прошептала:

– Я хочу.

Поднимаясь вместе с Кэти наверх, чтобы переодеться, Фанни размышляла, что поступает очень глупо. Его мотив для проявления такого интереса к ее детям был кристально очевиден. Это был самый верный способ заслужить ее привязанность. Конечно, ему не было дела до ее любви. Но он явно не оставил надежду уложить ее в постель. Он полагал, что таким образом завоюет ее. И, вполне возможно, был прав. Она вовсе не была уверена в своих силах сопротивляться.

Было что-то невероятно привлекательное в мужчине, который был добр к чужим детям. Она никак не могла себе представить элегантного и безупречно одетого лорда Хита возящимся в снегу.

Кэти сделала миллион снежных ангелов. По крайней мере так сказал джентльмен. Сама она досчитала до одиннадцати, но она знала, что считает не очень хорошо. Мама сделала двух. После первого ангела она сказала, что снег, попавший ей за шиворот, ужасно противный и что больше она их делать не будет, но джентльмен назвал ее трусихой, и она сделала еще одного.

Они играли в снежки, пока Мэттью с хохотом не повалился на спину в снег, а она, Кэти, не начала хихикать так, что не могла больше кинуть ни одного снежка. Джентльмен назвал их всех трỳсами, и мама бросила снежок, попав ему прямо в лицо. А потом он бросил – и попал в лицо ей, а растаявший снег потек ей за воротник. Джентльмен сказал, что битва закончилась вничью, но поскольку они с Кэти бросили последний снежок, он объявляет маму и Мэттью побежденными. Поэтому мама бросила ему в плечо еще одним снежком, и на этом все закончилось.

Они построили высокого, худого снеговика. Он был таким высоким, что джентльмену пришлось поднять ее, чтобы она налепила снег ему на голову. Они принесли с собой с кухни угольки для глаз, носа и пуговиц и морковку для трубки.

Кэти не считала, снеговика достаточно высоким, чтобы он мог задеть головой небо, но, возможно, позже облака спустятся пониже.

– А где же его шляпа? – спросила она джентльмена, и тот снял свою и надел ее на голову снеговику под таким забавным углом, что Кэти снова начала хихикать. Однако она не позволила джентльмену оставить там шляпу, сказав, что у него может замерзнуть голова. Он поклонился ей и сказал, что она сама доброта.

Мама ни за что – это ее собственные слова, "ни за что" – не собиралась кататься по скользкой дорожке, которую сделали джентльмен и Мэттью. Кэти боялась попробовать. Она вцепилась в материнскую руку и наблюдала. Но потом джентльмен наклонился к ней и предложил взять ее на руки и кататься вместе с ней.

– Я не дам тебе упасть, малышка, – заверил он ее.

Кэти знала, что он не позволит ей упасть, хотя Мэттью уже несколько раз опростоволосился. Она подняла ручки. И, конечно, он не дал ей упасть. Кэти чувствовала себя в полной безопасности, пока они скользили быстрее ветра. Она просила повторить снова и снова, и, прокатившись несколько раз, он все-таки упал, но не уронил ее. Он просто крепче прижал ее к себе, и она приземлилась на неровную, но довольно безопасную широкую грудь джентльмена. Растянувшись на спине, он рассмеялся.

– На этот раз мои сапоги двигались быстрее нас, малышка, – пошутил он.

А потом мама начала кудахтать над ним, стряхивать снег, прилипший ко всей его спине и говорить, что он такой же глупый, как ребенок, и что, если они не поторопятся, их обед пропадет и она скажет повару, что во всем виноват он.

Так что они отправились обратно домой, а Кэти с некоторым нетерпением думала о теплых каминах в детской и гостиной. Она поглубже засунула руки в свою новую муфту.

Никто пока не сказал ей, что джентльмен был ее новым папой, и она не хотела спрашивать. Но он, конечно, должен был им быть. Он восхищался ими, играл с ними и дарил им подарки. Ему нравилась мама, а он нравился ей. Но никто пока ничего не говорил, и она не могла до конца избавиться от беспокойства. Возможно, они скажут ей – и Мэтту – за обедом. Или за чаем. Или перед сном.

Он был чудесным папой. Гораздо лучше дяди Джона, хотя она никогда не скажет этого кузенам. Она широко зевнула, а джентльмен наклонился, поднял ее на руки и нес до самого дома, хотя мама говорила ему, что она уже больше не маленькая.

Но ведь именно этим и занимались папы. Они относились к тебе, как к ребенку, если ты замерз, устал и хотел по-настоящему быть еще ребенком. Папы никогда не заставляли все время помнить, что ты уже большая девочка. Она снова зевнула.

Он поступил очень эгоистично и нечестно по отношению к ней. К вечеру стало абсолютно понятно, что у нее не было планов на Рождество. По крайней мере включавших какую-нибудь компанию или званый прием. Как и он, она, вероятно, хотела тихо отпраздновать Рождество дома – только она и дети. А он, чужой человек, нарушил ее планы своим вмешательством.

Он остался на рождественский обед, а потом еще ненадолго, чтобы выпить кофе в гостиной. Мальчик хотел ему спеть, а девочка – показать книгу, которую получила от дяди с тетей. Это напомнило Мэттью, что те же дядя и тетя подарили ему бирюльки