Петух пропел в бухте - [6]

Зе Виола слушал затаив дыхание; и когда сын ньи Жожи, направляясь домой, прошел мимо него так близко, что едва не задел, и даже не взглянул в его сторону и не попрощался, настолько был взволнован, Зе Виола проводил юношу изумленным взглядом, будто только что присутствовал на сеансе черной магии и у него на глазах взмахом волшебной палочки осла превратили в лошадь.

Ни один рыбак острова Санто-Антао не возвращается с исповеди в более приподнятом настроении, чем то, в каком пребывал Жокинья после разговора с крестником. У него будто камень с души свалился. Он достал большой красный платок, развернул его, вытер пот. Не подозревая, что за ним наблюдают, бразилец взмахнул платком и повернулся на каблуках. Возможно, этот жест заменял самую убедительную фразу, лишь теперь пришедшую ему на ум, возможно, логически завершал недавний разговор или — почему бы и нет? — просто означал радость. Но рука его вдруг опустилась, и на губах появилась натянутая улыбка. У калитки стоял Зе Виола и глядел на него, собираясь о чем-то спросить. Двусмысленное выражение лица Зе смутило Жокинью: с одинаковым успехом его можно было принять и за наивное недоумение, и за плутовскую усмешку.

— Ну, Виолон, как поживаешь? — осведомился бразилец, пройдя несколько шагов и остановившись прямо перед ним.

Доброе расположение духа хозяйского гостя придало Зе Виоле смелость:

— Вы уж извините меня, ньо Жокинья. Я ведь не нахал какой-нибудь. Когда двое заняты разговором, никто не должен совать свой нос. Но я не подслушивал. Я просто прислонился к стене, чтобы чуток передохнуть и оглядеть зашибленную ногу, и, сам того не желая, услыхал ваш разговор с Мане Кином.

— Ладно, ладно, парень, не беда, какие у нас с ним секреты!

— Я вот про себя так рассуждаю: счастье — оно ведь не каждому в руки плывет. Встретился бы мне, скажем, такой человек, что предложил бы уехать с ним в Бразилию или Америку, я бы, сами понимаете, швырнул недолго думая мотыгу в угол и крикнул: «Поехали!» Только вы говорили тут такие вещи… Знаете, я, верно, не сумею даже написать свое имя, но башка у меня работает исправно и я соображаю, что к чему. Правая рука ведает, что творит левая.

— Да кому ж не известно, что ты парень сообразительный? Я нисколько в этом не сомневаюсь. Выкладывай, что тебе не понравилось в нашем разговоре.

— Вы сказали, дождя не будет… Ньо Витал думает иначе. Понимаете ли, можно узнать, пойдет ли дождь, по приметам — какая нынче стоит погода, какие очертания у облаков, скал, какая линия моря, в какой цвет окрашено небо, какой диск у луны, какое направление ветра, какие запахи он приносит. Существует тысяча способов. Одни угадывают лучше, другие хуже. Лунный календарь ньо Витала предсказывает совсем не то, что я услышал от вас. Ньо Витал и с календарем дружит, и по звездам читать умеет. Он уверяет, что дождь пойдет, а уж раз он так говорит, значит, дождь обязательно пойдет, если, конечно, богу будет угодно. Но вы меня здорово напугали, ведь я знаю, ученых людей на свете тьма-тьмущая, один умнее другого, и каждый со своей мудростью, со своей наукой. Но уж, видно, если встретились два умных человека и один говорит черное, а другой белое, то нам, горемычным, ничего другого не остается, как отойти в сторонку и смирехонько ожидать, кто над кем возьмет верх. Что с нами будет, если дождь и впрямь совсем перестанет идти? Придется сухому стручку вроде меня бросить мотыгу и забиться в какую-нибудь дыру, — прибавил Зе Виола с шутливой гримасой. — Что случится с миром, если дождь вовсе перестанет идти? Вы думаете, он и в самом деле больше не пойдет?

— Я не утверждаю этого, парень, и ничего не предсказываю, я же не гадалка. Как, кстати, и ньо Витал со своим лунным календарем. Когда дождь надумает идти, тогда и пойдет. А уж если не надумает… Человек бессилен против божьей воли, никто не знает, что случится с ним на следующий день…

У Зе Виолы словно гора с плеч свалилась.

— Извините, ньо Жокинья, я наукам не обучался и спорить с вами не смею, — воспрянув духом, затараторил он, — но сдается мне, что дождь не предсказывают, его приближение чувствуют. Люди как бы чуют его по запаху. Ньо Витал может даже день назвать, когда пойдет дождь. Но пойдет ли он — это, ясное дело, в руках божьих. Бог может наслать ужасную жару и высушить дождь, прежде чем на землю упадет хоть капля воды. Да что я вам тут толкую, вы же знаете куда больше меня. Я только хочу сказать, что человек никогда не должен терять веру, потому что вера придает нам силы. Я это еще от матери слыхал. И старый ньо Лоуренсиньо — у него ума на двоих хватит — говорит, что только тот теряет веру, у кого души нет.

Жокинье отнюдь не хотелось обсуждать подобные темы, и он поспешил перевести разговор на другое:

— Зато уж никто не станет отрицать, что из года в год положение у нас на островах становится все хуже. Все об этом твердят, да и у меня глаза есть, я сам вижу. Разве ты не помнишь, Зе Виола, как здесь было раньше, когда ты еще пешком под стол ходил?

— Что вы, ньо Жокинья, тут я с вами целиком согласен. Только почему же нельзя предположить, что в один прекрасный день все переменится к лучшему? Почему хорошее может стать плохим, а плохое не может стать хорошим? Это ведь с какой стороны подойти. Вы же знаете, были у нас и урожайные годы: казалось, даже камни хлеб родят. И там, где сегодня сушь, завтра землю смочит дождем. Но уж коли придет беда, нам не привыкать, затянем пояс потуже. Такова, видно, наша судьба, а от судьбы не уйдешь.