Петух пропел в бухте - [10]

— Что с тобой, парень? Тебя будто пыльным мешком по голове стукнули! — воскликнула, давясь от смеха, Эсколастика.

— Пыльным мешком? С чего ты взяла? — Мане Кина даже в жар бросило от смущения. Появление девушки обрадовало его, но он понятия не имел, о чем с ней разговаривать. Он всегда опасался, что она будет над ним смеяться. Вдруг его осенило. — Откуда ты идешь? — задал он спасительный вопрос.

— Тебя это совершенно не касается, — отрезала она. Но тотчас смягчилась. — Из Коровьего Загона. Откуда же мне еще идти, сам подумай. А тебе что здесь надо? Ты, вероятно, заметил, когда я шла поверху, и поджидал меня…

— Что ты, что ты, зачем мне тебя поджидать! Почему ты не предупредила, что пойдешь в Коровий Загон?

— Мама только за обедом велела мне туда сходить. И завтра я, наверно, отправлюсь в Порто. Да нет, не наверно, а наверняка. Так что же ты все-таки делаешь посреди дороги?

— Размышляю о жизни.

— Размышляешь о жизни, глазея на чужую козу? Тебе, видно, захотелось, когда стемнеет, отведать молочка…

— Да ну тебя! — рассмеялся Мане Кин. — Скажешь тоже. Может, и захотелось, да ей не до того. А я как раз возвращаюсь от крестного Жокиньи.

— Ну, заладил свое. У тебя этот крестный с языка не сходит. — Она метнула на него опасливый взгляд и, чтобы привлечь внимание Кина, принялась оглаживать корсаж. — Зачем он тебя звал?

— Можно мне тебя проводить? — спросил он, догадавшись, что она собирается идти дальше.

— Нет. Я пойду одна. Мне не нужны провожатые. Мама всегда начеку, у нее глаз наметанный.

— Старая хрычовка нагнала на тебя страху.

— Пошел ты к чертям! Заткнись и не смей называть мою мать хрычовкой! Она грозилась меня выпороть, если застанет с парнями. И правильно сделает, вот что я тебе скажу. Только она и заботится обо мне. И уж раз обещала выдрать, выдерет обязательно.

— Вот я и говорю, что она злая ведьма.

— Да ты совсем обнаглел, парень. Не будь у меня корзины на голове, я бы запустила камнем в твою дурацкую башку. — Ей нравилось обращаться с ним запанибрата, чтобы он чувствовал себя свободнее. Кин робел перед ней, стоял молча, будто воды в рот набрал, в то время как другие парни, его сверстники, вгоняли ее в краску своими шуточками. Однако Эсколастика умела развязать ему язык. — Если тебе так хочется, проводи меня до мангового дерева. Но, прежде чем ответить, подумай. — Она тараторила без передышки, будто повторяла заученные наизусть слова, и беспрестанно озиралась по сторонам — не подглядывает ли кто-нибудь за ними.

Мане Кин взял ее за руку, и они молча зашагали по дороге. Пройдя несколько шагов, Эсколастика остановилась.

— Только до мангового дерева, — повторила она. — Мама грозилась задать мне взбучку, а ты сам знаешь, что она слов на ветер не бросает. И поэтому разреши мне, кстати, дать тебе один совет: не бери меня, ради бога, за руку… Последнее время мать от злости стала сама не своя…

— У кого дочка такая умница, как ты…

— Замолчи, дуралей! — сердито оборвала Эсколастика. — Замолчи сейчас же, хоть я и не боюсь, что ты меня сглазишь.

Мане Кин снова потерял дар речи. Но тут Эсколастика сама пришла ему на помощь, сообщив новость:

— Жоанинья рассказывала мне, что совсем недавно в наших краях появился ньо Жоан Жоана. Он собирается поселиться в домике ньо Алваро на Скалах. Какое противное лицо у этого Жоан Жоаны! Точь-в-точь как у козла ньо Сансао, прости господи. Жоан Жоана дает деньги в рост, а сам только того и дожидается, чтобы отнять у должников дома и землю.

— А ведь совсем недавно этот тип и носа не казал в Долину Гусей, — задумчиво произнес Мане Кин.

— Да, раньше он здесь не показывался. Ему нечего было тут делать.

Они миновали маленькую заброшенную часовню с унылым, без всяких украшений фасадом. Поравнявшись с домом ньи Эуфемии, Мане Кин ускорил шаги: лучше, если он будет ждать девушку чуть поодаль, у апельсиновых деревьев ньо Мартинса.

— Значит, ты завтра пойдешь в Порто?

— Конечно, пойду.

— Пожалуй, я встану пораньше, и давай встретимся на дороге и пройдемся немного, хорошо?

— Лучше оставайся в постели. И пойми, когда наступит время расплаты, все колотушки достанутся мне одной. За мной зайдет Жоанинья. А я подымусь чуть свет, чтобы успеть выкупаться.

— Где же ты будешь купаться?

— Ну, знаешь! — воскликнула она, поворачиваясь к нему, и опять расхохоталась. — Почему это тебя интересует? Хочешь потереть мне спину?

Мане Кин смутился, однако решил с честью выбраться из затруднительного положения.

— Ты, наверно, будешь купаться в ручье? — лукаво спросил он. — У тебя что, завтра день рождения?

Эсколастика прикинулась рассерженной:

— Отвяжись от меня, нахал. Больно уж ты разошелся.

Она оттолкнула его и быстро зашагала прочь, но Мане Кин нагнал ее, обнял за талию, притянул к себе и, почти не отдавая себе отчета в том, что делает, поцеловал в губы. Эсколастика сперва растерялась. «Ой, что это ты?!» — воскликнула она, вся вспыхнув. Затем порывистым движением поставила корзину на парапет, схватила острый камень и решительно бросилась на Кина. Они, как борцы, сцепились друг с другом, и тут только Эсколастика рассердилась по-настоящему. Перемирие все же было заключено. Снова укрепив корзину на голове, она предупредила: